Строительство новых жилишь в городе никогда не велось. Только ремонтировали старое. Просто некуда было расширяться – бетонный бункер имел свои границы. Хорошо, что постоянные землетрясения сильно не повреждали его. Мэр после каждого латал стены.

Я переоделась и принялась разбирать свое богатство. Как ни хотелось, я решила не брать с собой мамино платье. В дороге всегда лучше быть одетой удобно. Штаны, майка, свитер, курточка, где отстегивалась шерстяная подкладка. На ноги кожаные ботинки. Волосы задумала собрать в хвост подаренной Алелей заколкой. Расческу, зеркало и ленточку сунула в карман брюк. Вот и все. Я была готова к долгому путешествию.

Земля на прощание решила напомнить о себе. Ночью трясло так, что по некоторым зданиям пошли крупные трещины. В них оставаться было опасно. Мэр по громкоговорителю объявил, что временно развернул на площади палатки. Зря горожане радовались лишним метрам жилища. Придется опять потесниться.

При первом же толчке люди повыскакивали из домов, хотя прекрасно понимали, что эта мера бесполезна. Если не выдержит бетонный свод, он всех похоронит. Еще вчера счастливчики, кому повезло получить место в челноке, горевали и не хотели прощаться с родными, а сегодня радовались, что уедут первыми и забудут страхи быть погребенными заживо.

Радио оповестило, что ожидаются повторные толчки, но с меньшей амплитудой. Мы с отцом так и не легли спать. Разговаривали до утра. Когда начинало трясти, мы прислушивались к звону посуды, к плачу соседской девочки, которая всякий раз пугалась, и вновь возобновляли беседу. Вспоминали маму, мое детство.

Заводской гудок как–то неожиданно оповестил, что ночь прошла, и пора собираться на работу. Мачеха, выйдя из своего закутка, посмотрела на нас хмуро. Отец предупредил ее, что пойдет меня провожать. Ей же нельзя было опаздывать.

Она, как медсестра, в начале каждой смены стояла на заводских воротах. В ее руках был прибор, определяющий температуру тела рабочих. Больных Галина сразу же отправляла в сангородок. Северный предел еще помнил смертельную эпидемию, начавшуюся с консервного завода.

Тогда крематорий работал круглосуточно. Смерть принесли грызуны–мутанты, пробравшись к нам по воде. С тех пор на реке стояла многоступенчатая система ловушек, которую чистили бригады мусорщиков.

– Я не беру с собой мамино платье, – я сдернула лавандовый шифон со спинки стула и протянула мачехе.

– Зачем оно мне? – Галина дернула плечиком. – Не сегодня–завтра мы тоже окажемся на звездолете.

Я вздохнула и развернулась, чтобы унести платье к себе.

– Хотя давай, – мачеха постучала меня пальчиком по спине. – Я его сегодня надену. Чего зря добру пропадать?

Поворачиваясь к мачехе, я погасила улыбку. Так и знала. Галина никогда не отказывалась от того, что принадлежало моей маме.

– Спасибо, дочь, – сказал отец, когда его жена нырнула за занавеску, чтобы переодеться.

– За что, папа?

– Ты всегда была добра к Галине. Частенько она не заслуживала твоей доброты. Прости нас, если сможешь.

– Ты так говоришь, словно прощаешься со мной и не надеешься больше увидеть.

– Я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю.

Мы опять обнялись.

Второй гудок заставил нас поторопиться. Мы быстро позавтракали и, одевшись, выскочили на улицу. Мачеха чмокнула меня в щеку и побежала к реке. Консервный завод стоял сразу за парниками. А мы с отцом направились к мэрии. Оттуда нас должны были провести к главным воротам. Так вещал по радиоприемнику мэр.

Я немножко волновалась, придет ли Трофим. Сейчас все произошедшее вчера казалось волшебным сном. Вальс с лучшим парнем города, его слова и обещания. Трепет первой влюбленности вновь охватил меня.