И возрыдала с новой силой, осев на каменный пол, покрытый пухом и перьями. То есть нет: пухом и лепестками.

– Штош… – вздохнул Игнат Матвеич. – Это называется «позднее зажигание».

При жизни Игнат работал автослесарем.

Истеричку Казю решили не трогать. Пока она оплакивала саму себя, Таня сожрала кусок торта, а Маня – аж целых два. Нацелился и на третий, но Склеп его осадил:

– Совесть имей.

– Какая у меня совесть, я маньяк! – с гордостью возразил Маня, но от торта отошел.

В конце концов Кассимира Павловна Володарь, перешедшая в мир иной пятого сентября две тысячи двадцать первого года, утихла.

Тортика она не хотела. А хотела она получить ответы на свои вопросы, коих накопилось не менее сотни.

– На что смогём, ответим! – пообещал Фёдр.

Для удобства перешли в другое помещение, менее винтажное и более светлое, с диванчиками вдоль стен. Диванчики, судя по всему, были сдублены из автомобилей, заезжавших на территорию кладбища.

– Вопрос первый. Я теперь точно не живая и не живу?

– Точно, – кивнул Лекс. – Абсолютно точно. Жизнь – это способ существования биологических организмов. Это определение, из учебника. Я биофизик, я знаю. Ты более не являешься биологическим организмом, твое тело там, в реальном мире, претерпевает процесс разложения и с некоторых пор не имеет к тебе никакого отношения.

– Тут я поспорил бы, – встрял Игнат. – Смотрите. Допустим, я ехал на машине, проткнул шину и сменил колесо. Имеет ли выброшенное мной колесо отношение к моей машине? Имеет! Хотя функциональной нагрузки уже не несет.

– Человек не машина, а труп не человек, – возразил Лекс. – И вообще, не будем философствовать: мы собрались, чтобы ответить Казе на конкретные ее вопросы.

– Так надо же честно отвечать! А не абы как.

– Не спорьте, – попросила Казя. – Главное я уловила: я теперь точно не состою из печени, почек и селезенки.

– И далее по списку, – закивал Лекс. – Да.

– А из чего я тогда теперь состою и сколько буду жить… То есть существовать в таком состоянии?

Лекс пожал плечами. Склеп Иваныч ответил:

– Да сколько угодно.

Маня сказал:

– Пока не надоест. А как надоест – обращайся. Помогу.

И заговорщицки подмигнул. Тетя Таня треснула Маню по башке.

– Вообще говоря, еще случаются ситуации распада, – задумчиво протянул Лекс. – Распада личности. У живых это болезнь Альцгеймера, а у мертвых иначе, но все равно распад…

Лекса немедленно осадили, заявили, что это бывает столь редко, что об этом и толковать не стоит. Нежúть можно веками.

– Хорошо, – сказала Казя. – Второй вопрос: где остальные? Те, кто были похоронены за день до меня, за три дня, за неделю. Тут должно быть много народу. Хотя бы моя бабушка: она умерла два года назад и лежит где-то на этом кладбище. Я могу найти ее могилу – отчего-то мне это пришло в голову только сейчас, но не суть. Почему среди нас нет хотя бы моей бабушки? Короче, обобщая: где все?

Ответом Кассимире было дружное гробовое молчание.

– Склеп, отвечай.

– Пусть Фёдр скажет, он здорож, ему и слово, – буркнул Склеп.

Фёдр откашлялся:

– Видишь ли, Казя, у нас для тебя есть две новости, плохая и хорошая. Хорошая, собственно, не новость, поскольку ты ее уже знаешь. Это то, что ты есть после смерти и что ты с нами. Можешь устраивать вечеринки, общаться, задавать вопросы, дублить еду и одежду. Ты же рада?

– Рада. А плохая?

– Плохая состоит в том, что большинство людей после смерти никак не существуют, вообще никак. А если и существуют, то… Как по мне, лучше уж сразу, чтобы всё так всё, словно и не было. Полагаю, твоей бабушки просто больше нет.