Я не мог знать, соответствовало ли все это действительности. Но чувствовал, что так оно и есть. Считайте сие частичным ясновидением, уже не интуицией, но еще и не видением.

Почему я вижу мертвых, но не слышу от них ни слова? Почему могу использовать психический магнетизм и иногда находить то, что ищу, но лишь иногда? Почему в принципе чувствую надвигающуюся угрозу, но подробности остаются для меня тайной? Не знаю. Возможно, так устроен этот мир. Все здесь фрагментарно. А может, я просто не научился управлять дарованными мне способностями.

Одно из моих самых горьких сожалений, связанных с прошлым августом, состоит в том, что в спешке и суете я иногда полагался на логику, хотя инстинкты могли бы послужить мне куда как лучше.

Днем я хожу по высоко натянутой проволоке, под постоянной угрозой потерять равновесие. Сверхъестественное – неотъемлемая часть моей жизни, и я должен всегда помнить об этом, если хочу наилучшим образом использовать свой дар. Велико искушение полностью руководствоваться импульсами, поступающими из иного мира… но в этом мире долгое падение обязательно приводит к сильному удару.

Я выживаю, балансируя на тонкой грани между реальным и нереальным, рациональным и иррациональным. В прошлом я дал крен в сторону логики в ущерб вере – вере в себя и источник моего дара.

Если бы я подвел Дэнни, как, по моему твердому убеждению, подвел других в прошлом августе, то, конечно же, начал бы презирать себя. Потерпев неудачу, я обратил бы свой гнев на дарованные мне способности. Я могу реализовать свою судьбу, лишь используя свое шестое чувство, а потеря самоуважения и уверенности в себе приведет к тому, что судьба моя станет отличной от той, что указана мне, и предсказание, написанное на карточке, которая висит в рамке над моей кроватью, никогда не реализуется.

На этот раз я решил сделать упор на алогичное. Довериться интуиции, действовать на основе слепой веры.

Я не стал звонить чифу Портеру. Раз сердце подсказывало мне, что по следу Дэнни я должен идти один, значит, мне не оставалось ничего другого, как следовать зову сердца.

В квартире я набил маленький рюкзак тем, что могло мне понадобиться под землей, в том числе взял с собой два фонарика и запасные батарейки.

В спальне постоял у изножия кровати, молча читая надпись на висевшей на стене карточке под стеклом: «ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».

Мне хотелось снять рамку, вытащить карточку из-под стекла, взять с собой. С ней я бы чувствовал себя в большей безопасности.

Но эта иррациональная мысль относилась к тем, что не могли принести пользы. Карточка, выданная машиной на ярмарке, – не эквивалент частицы Креста Господнего.

Еще одна, еще менее рациональная мысль мучила меня. Если в погоне за Дэнни и его отцом я умру и пересеку море смерти, на другой берег мне хотелось бы прибыть с этой самой карточкой, чтобы предъявить ее Тому, кто встретит меня там.

«Это, – сказал бы я, – обещание, которое мне дали. Она пришла сюда раньше меня, и теперь вы должны отвести меня к ней».

По правде говоря, пусть обстоятельства, при которых мы получили эту карточку от ярмарочной машины предсказания судьбы, представлялись экстраординарными и полными глубокого смысла, ни о каком чуде речи быть не могло. Обещание исходило не от божества. Это обещание мы дали друг другу, искренне веря, что Бог в своем милосердии дарует нам возможность навеки быть вместе.

И для Того, кто встретит меня на дальнем берегу, карточка из машины предсказаний, конечно же, не станет доказательством божественного контракта. А если последующая жизнь окажется отличной от той, что запланировали мне Небеса, я не смогу пригрозить судебным иском и потребовать назвать мне имя хорошего адвоката.