– Но, сэр, Эрни и Пука Янг знают, что бругманзия смертоносна. Собственно, из-за смертоносности они посадили ее и с тех пор холят и лелеют.
– Думай об этом как об атрибуте религии дзэн.
– Я бы подумал, если б знал, что это означает.
– Эрни и Пука ищут понимания смерти и побеждают свой страх перед ней, одомашнивая смерть в форме бругманзии.
– Звучит как мысль средней глубины.
– Нет. Это как раз глубокая мысль.
Хотя мне не хотелось есть плюшку, я взял ее со стола и откусил большущий кусок. Налил кофе в кружку, чтобы было что держать в руке.
Не мог просто сидеть, ничего не делая. Чувствовал: если не займу чем-нибудь руки, начну крушить все вокруг.
– Почему люди терпят убийство? – спросил я.
– Насколько мне известно, убийство законом запрещено.
– Саймон Мейкпис однажды убил человека. Но его выпустили на свободу.
– Закон несовершенен.
– Вам следовало бы посмотреть на тело доктора Джессапа.
Мои руки были заняты плюшкой, есть которую я не хотел, и кружкой с кофе, который я не пил, а вот руки Оззи застыли. Сложенные перед ним на столе.
– Сэр, я часто думаю обо всех этих людях, застреленных…
Он не стал спрашивать, о ком я говорю. Знал, что речь о сорока одном человеке, раненном в торговом центре прошлым августом, девятнадцати убитых.
– Я давно уже не смотрел новостных выпусков и не читал газет, – продолжил я. – Но люди говорят о том, что происходит в мире, и я кое-что слышу.
– Главное, помни, новости – это не жизнь. У телевизионщиков есть поговорка: «Что кровит, то и показывают». Насилие продается, вот насилие и освещают что газеты, что телевидение.
– Но почему плохие новости продаются лучше хороших?
Оззи вздохнул и откинулся на спинку стула, который протестующе заскрипел.
– Мы подбираемся ближе.
– Ближе к чему?
– К вопросу, который привел тебя сюда.
– К жгущему меня психологическому вопросу? Нет, сэр, такого вопроса нет. Я просто… рассуждаю.
– Порассуждай со мной.
– Что не так с людьми?
– Какими людьми?
– Человечеством. Что не так с человечеством?
– Вот, значит, и все твои рассуждения.
– Сэр?
– Тебе, должно быть, обожгло губы. Жгущий тебя вопрос только что их проскочил. Тот еще вопрос, чтобы задавать его другому смертному.
– Да, сэр. Но я был бы счастлив, услышав один из ваших стандартных ответов средней глубины.
– Правильный вопрос содержит три равные части. Что не так с человечеством? Потом… что не так с природой, с ее ядовитыми растениями, хищными животными, землетрясениями и наводнениями? И последний… что не так со временем, каким мы его знаем, которое крадет у нас все?
Оззи может заявлять, что я ошибаюсь, принимая его абсолютную самоуверенность за глубокомыслие… но я не принимаю. Он действительно мудрый. Однако жизнь, несомненно, научила его, что мудрые зачастую подставляются.
Не столь умные могут попытаться скрыть мудрость под маской глупости. Он же предпочитает скрывать свою истинную мудрость за ширмой эрудиции и очень этим доволен, позволяя людям думать, что эрудиция – это все, что у него есть.
– Ответ на эти три вопроса один и тот же, – добавил он.
– Я слушаю.
– Если я тебе его дам, толку не будет. Ты примешь его в штыки и потратишь годы жизни на поиски того ответа, который устроит тебя больше. А вот когда ты придешь к нему сам, он покажется тебе убедительным.
– Это все, что вы можете мне сказать?
Он улыбнулся и пожал плечами.
– Я прихожу сюда со жгущим меня психологическим вопросом, а получаю только завтрак?
– Зато очень сытный завтрак. Я скажу тебе только одно: ты уже знаешь ответ и всегда знал. Тебе нет нужды искать ответ, все, что от тебя требуется, – осознать его.