Юсуф остановился, задумчиво разглядывал расшитые носы своих ичиг.

– Прошу вас, отец, – ещё тише добавил Сафа-Гирей, – позвольте мне увидеться с Сююм. Слышал, она больна, моё сердце разрывается от беспокойства и тоски. Я очень люблю её, отец.

Ещё долго безмолвствовал Юсуф, в тяжком раздумье скользил взглядом по начинавшим распускать свои клейкие зелёные листочки яблоневым ветвям. Он видел и не видел их. Молчал и Сафа-Гирей, склонив голову и ожидая решения своей судьбы.

Голос доселе молчавшего беклярибека был хрипл и полон душевной боли:

– Ещё вчера, Сафа-Гирей, я желал срубить твою голову за бездарное правление, за то, что ты едва не погубил мою дочь! Но видно, есть у тебя, хан, свой ангел-хранитель, и, волею Аллаха, этим ангелом стала моя Сююм. Сегодня утром, больная, она поднялась с постели и отправилась ко мне. Она просила пощады для тебя. Тебя, недостойного целовать её следы! – Беклярибек с трудом подавил внезапно вспыхнувший гнев и продолжил: – И просила она, о чём просишь ты: дать тебе войско и отправиться отвоёвывать Казанский юрт. Она просила сделать это как можно быстрей, потому что дитя, которое ханум носит под сердцем, должно появиться на Казанской земле. А дети, как ты знаешь, Сафа, не умеют ждать!

– Дитя?! – Казалось, разверзнись сейчас под ногами земля, и то Сафа-Гирей не был бы так поражён. – Сююмбика ждёт ребёнка? О Всевышний!

– Ты можешь призывать кого угодно, – ворчливо заметил старый беклярибек, – а я считаю чудом, что после всего, что она пережила в степи, ребёнок не покинул материнского лона. Значит, он будет цепко держаться за жизнь!

Юсуф улыбнулся и вдруг, вспомнив ещё кое о чём, добавил:

– Я дам тебе воинов, но одну клятву хочу взять с тебя.

– Поклянусь во всём, что пожелаешь, отец.

– Клянись, что если у ханум родится сын, свой трон завещаешь ему!

Гирей легко вскинул руку:

– Клянусь, это будет самым горячим моим желанием, и я всё сделаю для его исполнения.

– Ну, а теперь, – вздохнул Юсуф, – ступай к жене. Она уже заждалась.

Сафа-Гирей словно на крыльях взлетал по лестнице, ведущей в гарем беклярибека Юсуфа. Служитель едва поспевал за ним, семеня короткими ножками. Оказавшись в узком, скупо освещённом коридоре, Гирей каким-то неведомым чутьём угадал дверь любимой. Он в нерешительности остановился перед ней, рука скользнула по дверной ручке, ощутила все выпуклости железного кольца. Сафа даже прижался щекой к тёмному дереву, вслушиваясь в то, что происходило по ту сторону. Но в комнате стояла тишина, и хан толкнул дверь. Глазам его открылись покои, роскошь которых, казалось, вместила в себе все ценности этого дворца. За дорогим убранством виделось желание любящего отца вернуть дочери то, что она утеряла, когда покинула Казань. Сама Сююмбика сидела у высокого стрельчатого окна на диване, обитом золотой парчой. На коленях ханум лежала раскрытая книга, но женщина не читала, задумавшись, прикрыла глаза. Она услышала звук скрипнувшей двери, повернула голову и замерла. Сафа-Гирей пожирал жадными глазами такое родное лицо, слегка осунувшееся, но оттого казавшееся ещё более близким и любимым.

– Сююмбика, – выдохнул он.

– Сафа! – Она протянула навстречу ему руки, и хан с нетерпением бросился к жене.

Он осыпал поцелуями ладони, лицо, опустившись на колени, осторожно провёл рукой по округлившемуся тугому животу, заметному даже в просторном шёлковом кулмэке.

– Я уже не надеялся, что Аллах смилостивится над нами, дорогая.

Она засмеялась, скользнула ласковой рукой по недавно обритой голове мужа: