Волчица пошла вперед, и вслед за ней компания пересекла зал, поднялась по бетонной лестнице на второй этаж, гулко пошла по узкому коридору: справа и слева зияли проходы без дверей в небольшие комнатушки с удивительно целой и белой кафельной плиткой на стенах, пока не вышла в громадную залу с потолком высотой в два этажа и дырой в крыше, через которую на заваленный хламом пол падал скупой и пыльный пучок света.

Слева тянулась длинная стена, выкрашенная зеленой краской тошнотворно блеклого оттенка, а справа шел длинный ряд окон, неловко растерявших последние стекла, – в одном был выбит неровный круг, в другом и вовсе ничего не осталось, кроме рамы. В остальных куски стекол торчали словно острые зубы сверху и снизу облупленных ртов, открытых во внутренний двор корпуса. Там на большой покрышке от «Камаза», устало прислонившейся к потрепанной кирпичной стене, возлежал огромный черный кот.

Почти одновременно они сбросили сумки с плеч, прислонив их друг к другу. Стас сразу полез за портвейном и ломкими пластиковыми стаканчиками, издающими жалобные хрусты под гнетом его массивных пальцев. А Иша достала краску и кисти. Вынув из пучка самую большую кисть, она подошла к стене и задумчиво стала водить по ее шероховатой поверхности.

Стас позвал выпить, но Иша отказалась:

– Я не пью, когда творю.

Раскупорив банку, она обмакнула кисточку в краску. Вначале Иша еще слышала, как позади раздавались веселый смех Волчицы и обрывки шутливого разговора, пока все это не растворилось, отступив перед единственно важной теперь реальностью. Остались только она и стена, которая, казалось, отзывалась, тихо пульсируя там, где Иша проводила экспрессивные, сочные черно-белые линии.

Это был для нее самый чистый и завораживающий наркотик, уносящий далеко за пределы узкого, тесного «здесь и сейчас». Когда картина была почти готова, постепенно Иша начала возвращаться. Сначала вернулись мелкие звуки: шорох кед, давящих куски штукатурки, разбросанные по полу, отрывочные фразы, которыми перекидывались друзья, и даже глубокий и долгий заунывный гудок, раздавшийся где-то далеко за пределами завода. Потом в нос ударил дурманящий запах краски и сырости, проступающей из старых стен. Она взглянула на свою работу, не хватало лишь одного штриха – красного росчерка.

Иша огляделась: Стас запечатлел обнаженную демоницу, которая простирала вперед одну руку, касаясь пальцами второй зовущих пухлых губ. Волчица набросала схематичный автопортрет. Руки приятно ломило, а в голове слегка шумело, когда она пошла за красным баллончиком, валявшимся под автопортретом Волчицы. Нарисовав длинную, зигзагообразную линию, она отошла и посмотрела на свою работу.

Маленькая девочка сидит спиной на краю высокой скалы, но голова повернута на три четверти к зрителю, и виден один раскосый по-монгольски глаз, а вдалеке, внизу, в степи, два войска на лошадях во весь опор несутся друг к другу. У одного из всадников в руках высокое древко с привязанным на конце длинным красным стягом, который ритмично развевается на ветру и похож на яркую струю крови, освещенную поднимающимся из-за горизонта солнцем. Только сейчас, закончив работу, она окончательно пришла в себя и почувствовала, что вокруг очень тихо. Иша оглянулась – никого не было.

Она поежилась, словно в большом помещении, по стенам которого все еще ползал ленивый луч солнца, стало темнее и холоднее. Баллончик из-под краски с глухим стуком ударился о стену и создал на ней еще одну живописную трещину. Иша прошла несколько шагов в сторону выхода. Кто-то шепотом назвал ее по имени? Нет, просто показалось.