Он на минуту остановился около нищенки, вынул из рюкзака половину лаваша и протянул ей. Девчонка впилась мелкими зубами в лепешку, но ныть не перестала:

– Дяденька, дайте копеечку.

Он покачал головой, и нищенка, не выпуская изо рта хлеба, выругалась:

– Ну и иди на хер, чурка носатая!

Он спустился по щербатым ступенькам, свернул налево, сверяясь с нарисованным планом, и двинулся вдоль узкой асфальтированной дороги. Впереди показались уже первые коттеджи нового элитного поселка Сосновка, а где-то за ним, по правую руку от дороги, должен был начинаться старый, еще довоенный дачный поселок – туда-то ему и было нужно.

Мовлади шагал по дороге, вдыхая прохладный весенний воздух; запах земли, только что освободившейся от снега – грязно-белого савана, набухших почек, первой зазеленевшей травы. Как опытный дикий зверь он привык, попадая в новое место, оценивать обстановку, прежде всего, и лишь затем уже искать, откуда исходит угроза. Но здесь все было спокойно – весна вступала в свои права, пробуждалась природа. Он как будто бы вспомнил, всей грудью вдохнул этот необыкновенный аромат, но никак не мог восстановить в памяти, что же он напоминает ему из его прошлой жизни. Запах чистой, только что скошенной летней травы, или, возможно, так пахли когда-то луга под бесконечно синим куполом неба? Там, где покатые вершины сиреневых гор цепляются за белоснежные шапки облаков, и ветер веет, там, где на душе становится так легко и спокойно… Усилием воли он стряхнул с себя накатившую вдруг ни с того ни сего печаль и ускорил шаг.

Далеко впереди, за высоченными заборами, расслаблялись отгородившиеся от жизни богачи. Они – Избранные, Хозяева. Им и дела не было до пробиравшегося по обочине дороги приезжего – ничтожество без машины; стоит ли задерживать на нем взгляд…

На подходе к Сосновке он увидел присевший на обочине большой черный джип. Гранд Чероки. Жалобно мигала аварийка. У заднего пробитого колеса присела на корточки стройная довольно таки еще молодая женщина. В ранних вечерних сумерках он не смог как следует разглядеть ее – увидел только темные блестящие волосы, двумя крыльями обрамлявшие бледное лицо; тонкие, хрупкие с виду руки, лихо орудовавшие домкратом – кажется, женщина собиралась самостоятельно менять пробитое колесо. Первым его побуждением было остановиться и предложить помощь. Он даже замедлил шаг и лишь потом, вспомнив инструкции – не вступать лишний раз в контакт, не давать повода запомнить тебя – прошел мимо даже не обернувшись.

Миновав чисто выметенные улицы нового поселка, он свернул к простеньким деревянным дачным домикам, приземистым и коренастым. Без труда нашел нужный участок, просунув ладонь в щель почтового ящика, достал ключ и отомкнул калитку, с облупившейся темно-зеленой краской. На участке еще кое-где серели островки снега, под ногами чавкала раскисшая грязь. Он поднялся по разбитому крыльцу, отворил дверь маленького, белого домика. На него пахнуло запахом старого нежилого помещения – сыростью, мышами, слежавшимися размокшими газетами, гнилью.

Поковырявшись в щитке у двери, врубил электричество, затем – не торопясь обошел дом, распахивая окна, оценивая свое новое жилье: просторная комната на первом этаже, она же и кухня (в угол втиснута старенькая электрическая плитка на две конфорки). Тесная прихожая, заваленная чьей-то стоптанной обувью; прямо из прихожей – шаткая лестница наверх. Наверху, под крышей, две крохотные комнатки: в одной – продавленный диван, в другой – раскладушка. Ничего, жить можно. Не побежишь ведь блевать, нанюхавшись чужого тряпья?