Он спустился вниз, включил плитку, проверил, работают ли конфорки. Затем извлек из рюкзака припасы: несколько зачерствевших за время в дороге лепешек, кусок домашнего пористого соленого сыра, пакет молотого кофе и простую медную турку – единственная роскошь, которую он решил себе позволить, не мог пить растворимую бурду.

Через час в доме пахло уже вполне человеческим жилищем – разогретыми лепешками, вареным кофе, табачным дымом – он так и не смог пока отказаться от курения, привязавшейся еще с армии. Света он не зажигал, сидел у окна в сгущавшихся сумерках – немногочисленным жителям поселка ни к чему замечать признаки жизни в давно пустующем доме? Шуршит себе кто-то в старой, давно покинутой хозяевами лачуге, зажигает свет, включает конфорки – и ладно. Может, бомжара какой залез погреться или сам хозяин вдруг наведался. Кому какое дело?

За окном быстро темнело. Осторожно ступая в полумраке – как учили в Армии, чтоб ни одна ступенька не скрипнула – забрался по шаткой лестнице на второй этаж, и завалился на застонавшую под его весом кровать, предусмотрительно сунув под слежавшуюся несвежую подушку потертый «Токарев», и тут же провалился в черный, обморочный сон.

День не задался с самого утра. Проснулась Вера от того, что в спальне с грохотом обрушился карниз. Открыв глаза, она несколько минут ошарашено моргала, разглядывая повисшую поперек окна деревянную балку и осевшую на полу пенным сугробом белую штору. С комода на нее нагло щурился иссиня-черный кот Барс, единственное существо мужского пола, сумевшее всерьез и надолго обосноваться в ее квартире, и будто бы безмолвно вопрошал: «Ну и что ты со мной за это сделаешь, хозяйка? Может, отлупишь? Как же, слабо тебе!»

– Сволочь! – обругала кота Вера и запустила в него тапком, намеренно промахнувшись на добрые полметра.

Потом встала, влезла на подоконник, оценивая размеры причиненного ущерба и одновременно в который раз задаваясь вопросом, как это ее угораздило пригреть подобную беспринципную помоечную животину.

Вообще-то Вера была категорически против животных в доме. Все эти умиленные писки по поводу бархатистых новорожденных щенков или пушистых котят были ей чужды. Впрочем, как и унылые рассуждения одиноких женщин, что, вот приду, мол, домой, хоть живая душа встретит. Вере ни к чему были в доме посторонние души, как живые, так и мертвые. Темноты и одиночества она не боялась тоже.

А Барс… Барс появился у нее случайно. Однажды вечером нахально вломился вслед за ней в квартиру с лестничной площадки и отказался выходить. Вера гнала его, пыталась вытурить из дома шваброй, брызгала на мерзавца водой из утюга – все было бесполезно. Захватчик встречал ее попытки выселить его с надменным спокойствием и ледяным презрением. И Вера сдалась – в конце концов, она ценила характер, и в людях, и в животных. Барс поселился у нее в квартире, жил независимо, иногда исчезал куда-то на несколько дней, потом неизменно возвращался. В общем, хлопот с ним почти не было – за исключением мелкого бытового вредительства.

Не такого уж и мелкого, впрочем, – вздохнула Вера и, вооружившись молотком, принялась прилаживать отодранный карниз на место. Далеко внизу гудела неугомонная Тверская. Высота была приличная – старый сталинский дом с четырехметровыми потолками, шестой этаж. Квартиру эту выделили когда-то отцу за неоценимые заслуги перед отечеством. Теперь же, когда дражайший родитель почти полностью перекочевал на дачу, хозяйкой здесь была Вера. Отец лишь иногда ночевал в своей комнате – если допоздна задерживался в городе.