– А что сказал хан относительно постройки нами крепости? – спросил Войнович.

– Я заверил его, что сия крепость строится единственно для защиты пристани и будущего базара от набегов диких туркмен.

– И хан этим ответом удовлетворился?

– Вполне!

– Значит, дело почитай сделано! – потер руки Войнович. – А этот несносный Суворов разглагольствовал, чуть ли не о походе Александра Македонского!

Не теряя времени, в сентябре было приступлено к построению укрепления на берегу в 80 саженях от моря в урочище Городовин. Для этого свезли с фрегатов 18 шестифунтовых пушек, соорудили временную тростниковую казарму, госпиталь, амбар, несколько домиков и магазин для будущих купцов, а также пристань. Оставалось поднять российский флаг на построенном укреплении, на что надо было получить разрешение князя Потемкина, а на это надо было немалое время.

Так в повседневных заботах и получении разрешения от Потемкина прошло четыре месяца.

Между тем Ага Мохаммед-хан неожиданно переменил свое отношение к чужеземцам, строившим крепость на его земле. Дело в том, что дела хана в последнее время шли неважно. Только что конкуренты выбили Ага Мохаммеда из провинции Казбин и Решта, и, ослабленный в своих силах, он теперь страшился российского соседства.

Поэтому Ага Мохаммед замыслил дело для европейцев неслыханное, но для персов вполне обыденное – обманом захватить Войновича в плен и принудить покинуть укрепление.

Удобный случай, разумеется, вскоре представился: 15 декабря в день рождения Пророка Мухаммеда Войнович с офицерами были приглашены в гости к местному губернатору в город Сари. При этом было объявлено, что тот приглашает всех начальников, а угощение и подарки будут как никогда щедры! Ну, кто же откажется хорошо погулять за счет другого. Поэтому в тот раз Войнович отправился пировать со всеми командирами судов. Все, по обыкновению, были еще и безоружны.

Место будущего пира было разбито весьма близко от российского укрепления, всего в четырех верстах. Персы встретили русских моряков с необыкновенным восторгом. При этом от Войновича не осталось без внимания, что встречавшие были возбуждены и вооружены. Поняв, что замышляется что-то недоброе, а может, вспомнив жуткую судьбу Бековича-Черкасского, Войнович забеспокоился, но изменить что-то было уже поздно.

Около часа прошло в восточных церемониях и обрядах празднества. Офицеры все время сидели как на иголках и торопились убраться восвояси. Наконец Войнович встал, поблагодарил губернатора за гостеприимство и просил его отпустить их домой. Но в ответ на это губернатор грозно объявил, что по повелению Ага Мохаммед-хана он должен их арестовать. После этого Войнович и остальные офицеры были немедленно схвачены, связаны, брошены в тюрьму, где на них надели тяжелые колодки.

«Сколько ни жалостно было состояние всех нас, и болезненно от крайнего мучения, – вспоминал позднее лейтенант Радинг, – однако состояние графа Войновича было действительно всех горестнее; ибо сверх равного с нами в телесной муке страдания, преимущественно терзался он признанием собственно себя самого виною всему несчастному приключению, а наипаче рвался, воображая ту страшную разность, которую сделал он в участи своей чрез сие падение».

На следующий день губернатор объявил Войновичу требования хана, состоявшие в том, чтобы все укрепления были немедленно срыты, угрожая, в противном случае, принудить офицерам к тому страшными муками. На это Войнович ответил, что русский закон воспрещает пленному начальнику отдавать приказания.