– Я не понял, – пробурчал мрачно Приовский. – Что ему забираться так далеко? До самой Франции их загонять?

Ланской нежно приобнял за плечи своего батальонного.

– Ах, Анастасий ты мой Иванович! Сколько мы уже с тобой вместе деремся, а все я удивляюсь, на тебя глядючи! Не понять тебе, дорогой мой, нашей русской души. Как же вы, венгерцы, гусар-то придумали? Это же совсем наше дело. Ты пойми, друг, – первый удар, первая победа над Бонапартом. Месяц ведь, считай, отступали. А тут – победа! Погромил французов, ну и погнал. Кто же его знал, что там такая силища притаилась. Выпьем…

Приовский не унимался. Отхлебнув из вновь наполненной чарки, он ткнул сжатым кулаком в сторону командира второго батальона.

– Первый не Кульнев, первым был он – Мадатов! Он когда при Кобрине саксонцев побил?

– Пятнадцатого, – не задумываясь, отозвался Валериан.

– А Кульнев при Клястицах?

– Девятнадцатого июля, – так же быстро ответил сидевший через четыре человека Новицкий.

Ланской засмеялся.

– Конечно, конечно, первыми всегда и везде мы – Александрийский полк! Черные гусары! Но ведь Яша-то об этом не знал. Опрокинул он этого Удино и кинулся следом. Считай, полтысячи пленных взял!

– Девятьсот! – почтительно наклонив голову, поправил командира Новицкий.

– Видишь, Приовский! Кульнев еще честно докладывал. А я так, признаюсь, вовсе тысячу написал бы, для ровного счета.

– Не боимся Удино! – высоким звонким голосом запел на другом конце стола весельчак штабс-ротмистр Павел Бутович.

– Он для нас ничто – говно! – подхватили хором собравшиеся вокруг него поручики и корнеты.

– Гусары – молчать! – гаркнул внезапно нахмурившийся Ланской. – Вы этого покушать еще не успели! Кого мы били? Австрияков с саксонцами?! Шварценберга с Ренье?! Подождите, пока до самих французов мы доберемся.

– Старая гвардия – сильный враг. Очень сильный, – поддержал генерала Приовский; он тоже прошел первую Польскую кампанию, был при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау, Фридланде и теперь, мрачно уставившись в едва поскобленные доски столешницы, шевелил губами, вспоминая, видимо, минувшие годы и битвы.

– Нам еще повезло, что самого-самого среди них нет, – продолжал тираду Ланской.

– Наполеон с армией, – возразил удивленно Валериан.

– Наполеон – да. А маршалы?

– Даву, Ней, Мюрат, Удино, Бертье… – Новицкий высыпал россыпью фамилии знаменитых помощников французского императора.

– А-а! – отмахнулся рукой Ланской. – Видел я их. Хороши, но… Был там еще один. Погиб он три года назад. Ноги ему ядром оторвало, как Яше Кульневу…

Он допил чарку, бросил на стол и быстро, широко перекрестился. Офицеры молчали, ожидая, пока командир заговорит снова.

– Говорили потом, что все, кто остался, лишь мелкая монета, на которую разменяли одного Ланна.

– Помню его! – оживился Приовский. – Он взял Праценские горки за Аустерлицем, а потом продавил наш центр у Фридланда. Великий маршал!

– Да, таких надо помнить, – согласился с соседом Ланской. – Помнить, знать, уважать и бить! Так вот Кульнев и собирался оттузить этого Удино. Тот, между прочим, тоже вел гренадеров при Аустерлице. А его авангард Яша под Клястицами смял. Ну как тут было не загореться. Да каждый из нас на его месте кинулся бы в эту лощину. И – напоролся на пушки. За генерала Кульнева, гусары!..