Кабардинцы, как у них всегда водилось, скоро забыли свои обещания: они опять принялись за хищничество и угнали с Линии скот, и тем вынудили с нашей стороны новую экспедицию.

В начале марта 1805 года, в самое удобное время для овладения их стадами, которые зимою, по холоду и глубине снегов, не могут находиться в горах, а пасутся на равнине за Малкою, уже знакомой нашим войскам, внезапно был собран отряд в станице Прохладной, будто для поисков в Чечню, о чем с намерением распустили слух. В нем находилось до 300 человек спешенных нижегородских драгунов, по невозможности иметь фураж, а казаков состояло более нежели прежде. Выступление последовало ночью на 9-е число, без всякаго шума; переход был назначен в 60 верст, с намерением днем быть в средине равнины, чтобы успеть захватпть их табуны. Так и исполнилось. Горцев застали совершенно врасплох; они и не предвидели опасности. Значительное число голов скота паслось в разных местах. Казаки немедленно захватили почти все стада. На ночлег отряд пришел к Кис-Бурунскому ущелью, при реке Баксане, не ранее часов 10-ти вечера. После сделаннаго огромнаго перехода, по мокрому грунту, от усталости, люди ради были придти на место. Обозы растянулись, даже принуждены были кормить утомившихся лошадей и прибыли только на другой день. В ущельи, где отряд расположился, с правой стороны находится огромный отвесный утес, а с левой – река Баксан, по которой везде броды, а за нею тотчас начинаются отлогия и удобопроходимыя горы. По речке находился большой аул, беспорядочно разбросанный. Следовательно, правая сторона, по своей неприступности, была безопасна от нападения, но левую надлежало сильно охранять. Расположить на ночь пикеты за Баксаном, по горе, было опасно. Поэтому ограничились сильною лагерною цепью вдоль реки, с секретами и резервом. Ночь была очень темная. Едва отряд принялся за ужин, как был встревожен сильною ружейною пальбою. Горцы, спустись по отлогой горе, подошли к лагерю, и с криком открыли пальбу; секреты не дремали и живо отвечали. Суматоха в отряде сделалась общая: думали, что горцы уже ворвались в лагерь. Наконец, с большим трудом, все войска заняли свои места. Беспорядок, в подобном случае почти неизбежный, чрезвычайно затрудняет действия. Артиллерия открыла огонь картечью наудачу, бросив несколько брандскугелей. Однако крупный горошек и живая стрельба, рассыпанных по берегу егерей и гребенцев, скоро разогнали горцев; хотя они после и еще несколько раз повторяли тревогу, постоянно кричали и посылали ругательства. Это продержало отряд почти всю ночь под ружьем. Утром не было и следа неприятеля; но рекогносцировка, произведенная в три стороны, открыла, что далее в ущельи, верстах в восьми от лагеря, находится большой аул, занятый значительным скопищем. Между тем, люди и лошади требовали отдохновения и необходимо было время для распоряжений добытым скотом, который отправили на линию, под прикрытием; потому и отряд должен был остаться на Баксане.

В следующия ночи повторялись такия же тревоги, как и в первую, и хотя наши подвинулись ближе к скалам, но пули долетали и ранили; однако ж солдаты принимали эти тревоги уже за рассеение и не обращали на них внимания.

Секреты лежали с взведенными курками и на прикладе; лишь только появлялась вспышка, наши, как по команде, гремели залпами. При непроницаемой темноте такая перестрелка представляла чудесный эффект, и невозможно было ею довольно налюбоваться.

19-го марта часть отряда была командирована вверх по Баксану для прикрытия фуражиров, в то же самое ущелье, при начале котораго стоял лагерь. Это ущелье постепенно суживалось; дорога шла под утесом справа; с левой же стороны находилась речка, с возвышенным берегом, и горы, у подошвы которых и был раскинут аул, составленный из каменных саклей. Засевшие в нем горцы, пропустив отряд, открыли пальбу по фуражирам, от узкости места очень растянувшимся. Аул от дороги лежал на расстоянии менее ружейнаго выстрела; отчего фуражиры очень терпели, а отряд, зайдя в теснину, не мог им помочь. Наконец фуражиры стянулись, и, с четырьмя батарейными орудиями, заняли обрывистый берег, на котором стоял аул, и открыли огонь – безуспешный, потому что производился снизу вверх. Горцы стойко держались; а доступ к ним был весьма труден. По получении об этом известия, Глазенап двинул в бой почти весь отряд. Пехота перебралась за речку и начала по горе обходить деревню; прикрытие фуражиров делало то же с противоположной стороны, а 6 орудий Донской конной артиллерии, роты полковника Карпова, удачно действовали гранатами. Горцы стали перебегать из дома в дом, и принуждены были оставить аул и удирать в горы. Неприятеля преследовали, с значительным для него уроном. Тем дело и кончилось. Отряд сделал движение к рекам Чегему и Большой Шалухе, не встретив горцев; а как для лошадей не было подножнаго корма; фураж же, какой мог находиться по аулам, был сожжен вместе с домами, то ничего не оставалось, как возвратиться на Линию, – что и последовало, к общему удовольствию.