Почему же так робок он был с казачкой и вздыхал, глядя на нее?

Неделя – другая прошла, и по-прежнему печальна была казачка, и робок по-прежнему был с ней Астемир.

Но в один вечер она улыбнулась Астемиру и рукой по его загорелой щеке провела.

И тогда Астемир обнял ее, целовал ее щеки, руки, ноги ее целовал.

И хорошо, что никто из посторонних не видел его ласк, а иначе по всей Кабарде пошла бы молва, что Астемир ума лишился, ибо где же было слыхано и видано, чтобы владетельный князь и храбрый воин так унижался бы перед девчонкой-пленницей?

Астемир не думал об этом, какое ему дело, что скажут о его любви к казачке?

Дорогими и красивыми коврами украсил он саклю ее, а искусные мастерицы сшили ей богатую одежду.

И когда Астемир увидел ее в этой одежде, радостно воскликнул:

– Моя милая, славная девушка!

И крепко-крепко поцеловал ее.

С того дня, как Астемир возвратился с набега, Докшуко ни разу не видел пленницы-казачки, а от старухи-рабыни наслушался рассказов о ее красоте.

И хотелось ему взглянуть на нее, а зачем – он и сам не знал.

Заговорить о ней с братом он не смел – обычай этого не позволял.

В одно утро казачка вышла на двор вместе со старухой-рабыней, и случайно увидел ее Докшуко.

Взглянула она на него, чуть-чуть улыбнулась, и от этой улыбки огнем вспыхнули щеки Докшуко, а сердце так забилось, заколотилось…

А ночью не мог он заснуть: казачка стояла перед его глазами, смеялась, манила к себе, поднялся он с постели, вышел на двор и, как вор, прокрался к той сакле, в которой казачка жила, приложил глаз к щелке ставни и ничего не увидел – темно было в сакле.

Приложился он ухом к ставне, и почудился ему девичий смех, шепот страстный почудился.

И дрожал Докшуко, а ночь стояла теплая.

Убежал он в саклю свою, бросился в постель, а перед глазами стояла казачка и все также смеялась, манила к себе.

И потом, едва начинался день, Докшуко, притаившись во дворе, ждал, когда выйдет казачка.

Как и раньше, она выходила с прислугой, пробиралась в сад, рвала вишни и, смеясь, давала их ей кушать.

Докшуко глаз с нее не спускал, а в висках у него кровь стучала, и сердце билось так часто, что дышать становилось больно.

А как наступала ночь, он крался к сакле казачки, слушал под окном и дрожал всем телом.

И в эти бессонные ночи безумное и страшное задумал Докшуко, задумал он брата убить, чтобы завладеть казачкой.

Ночь давно опустилась на аул.

Докшуко снял со стены заряженную винтовку, свежего пороху подсыпал на полку и вышел из сакли.

Было тихо, только Баксан за аулом шумел да ветер в вишневом саду листьями шелестел.

Осторожно подошел Докшуко к сакле казачки, сильно постучал кулаком в ставню и стал против двери.

Скрипнула дверь, и в темноте голос Астемира послышался:

– Кто там?

Докшуко выстрелил на голос и побежал в свою саклю, повесил ружье на стену, лег в постель. И дрожал он, и зубы его громко стучали.

И услышал он – шум на дворе поднялся.

– Вставай, Докшуко: с Астемиром несчастье случилось!

Быстро вскочил он, выбежал на двор, а там уже народ собрался и огни смоляных факелов горели.

Растолкал он толпу и увидел Астемира лежащим на земле в крови.

Склонился Докшуко над ним, проговорил дрожащим голосом:

– Брат мой! Брат милый!

Открыл глаза Астемир, зашевелились губы его и тихо прошептали:

– Будь проклят, братоубийца…

Поднял было руку, но она сейчас же бессильно упала и умер Астемир.

И никто, кроме Докшуко, не слыхал, что прошептал Астемир.

Из сакли выбежала почти нагая казачка, упала на труп Астемира, обнимала, целовала его и кричала-кричала.

И когда женщины подняли ее, повели в саклю, она вырвалась из их рук и бросилась бежать со двора.