— Сейчас тепло, ерунда. Вот весной и осенью холодно плавать, а зимой вообще невозможно. Река покрывается толстым слоем льда, — и снова этот взгляд, разбирающий тебя на атомы, пронзающий насквозь! Мне не было страшно, но почему-то от накрывшего внезапно адреналина перед глазами появилась пелена слез. Я сморгнула ее запросто, а вот от тремора в ладонях нельзя было избавиться так просто. Сложив руки за спиной, нервно принялась колупать ноготки. И тогда он равнодушно спросил то, что его явно беспокоило гораздо больше, чем заплывы через реку и температура воды:

— Но тебя ведь здесь тогда не будет, когда возвращаешься в Москву?

— В конце августа, — без колебаний ответила я. — В сентябре уже начинается второй курс. Не терпится, если честно, приступить к занятиям!

Семен нахмурился, плотно охватив края шезлонга массивными ладонями. Между его бровей залегла глубокая морщина, а губы сжались в тонкую линию.

— Ты не думала, что стоит перевестись на заочное обучение и остаться в Мариновке? — вдруг произнес он, и я застыла с широко распахнутым ртом. Немного подождала и несдержанно расхохоталась. Это было нервное.

— Нет, Семен, — поспешно открестилась. — Я всегда бежала из деревни и не собираюсь сюда возвращаться. К тому же, по моей специальности нет заочки.

— Можно перевестись на другой курс, там есть заочка. Я узнавал, как это грамотно сделать, — слишком поспешно выпалил мужчина.

«Он узнавал?!», — я снова выпала в осадок с широко распахнутым ртом. Он что, разговаривал об этом с моей бабушкой? Или, что еще более странно, звонил в вуз?

— Мне незачем это делать. Я останусь жить в Москве, — натянув вымученную улыбку, я ответила так вежливо и покладисто, как только могла. А ведь внутри нарастала злость. Я уже начинала ругать себя за то, что позволила Семену к себе приблизиться! Он пользовался этим и с каждым днем наседал все сильнее, будто имел на меня какие-то права!

— Не держит?! Ну, а как же… — он осекся, поумерил пыл, прокашлялся и спокойно прошептал: — … Бабушка Тося? Ей девяносто лет, Катюш. Давай будем реалистами, сколько ей осталось? При всем желании, я не могу быть рядом каждую секунду. Она не признается, но женщине нужна помощь со скотом, огородом…

— Значит, — тут же подвела итоги я, — мы продадим огород и скот. У бабушка приличная для Мариновки пенсия, не зря всю жизнь на рыбном заводе проработала. А если не хватит, я устроюсь в Москве на работу и буду присылать ей деньги.

— Ей нужна физическая помощь. И твое присутствие, — Семен явно настаивал, буквально прижал меня к стенке.

Но так просто я сдаваться не планировала:

— Найму ей помощницу.

— Сиделку, ты хотела сказать? Чужого человека? Пока ты там будешь в своей Москве?! — он явно перебарщивал, накручивая себя с каждой секундой все больше и больше, в конечном итоге перейдя на обвинительный крик.

— Учиться я там буду! Получать корочку! А не то, что ты себе придумал! — в тон ему прокричала. Встав на ноги, ждала, когда Семен поймет намек и уйдет. Но он лишь смотрел на меня снизу-вверх. И, вот наглость, разглядывал мое тело! Я не сдержалась: — Мне очень приятна твоя забота о моей бабушке, и, поверь, я ценю ее всем сердцем, но мы сами разберемся. Это — наша семья и наше личное дело.

— Значит, — тяжело дыша, он цедил слоги, — ты уедешь.

Я кивнула. Шезлонг под натиском пальцев Семена хрустнул. Выругавшись, он встал на ноги. Теперь мне приходилось запрокидывать голову назад, чтобы не пялиться на его каменный торс.

— Бросишь нас всех, — тем же обвинительным тоном произнес он.