Как же мне осточертел этот мир, где нет ничего верного, ничего настоящего. Где мужья появляются на приёмах под руку со шлюхами, а жёны кончают под своими телохранителями. Где ценится только имидж, деньги и власть.

Неохота иметь с этим ничего общего. Лучше снова за границу, куда угодно: в Италию, в Испанию, в Японию. Но и сдаваться невыносимо. Марк Реутов едва вернулся, сбегает с поджатым хвостом. Испугался брака. Бабы испугался.

Хрен им с маслом.

Хоть ключи и были у меня с собой, в дверь квартиры я позвонил. Хотел, чтобы мне открыли. Чтобы Королева встретила на пороге. И когда я увидел её — чистую, свежую, с влажными, не успевшими просохнуть после ванны волосами, в моей клетчатой рубашке, доходившей до бёдер, что-то щёлкнуло внутри, и мои предохранители один за другим начали стремительно перегорать.

Я сделал шаг, не спуская с неё взгляда. Лёгкое «привет» застыло у неё на губах. В серо-зелёном море глаз плескалось волнение, лёгкий испуг и одновременно что-то похожее на предвкушение. Гибельная смесь.

Она опустила глаза, словно вспомнив о чём-то. Смущённо спросила:

— Извини, я тут постирушку устроила... ничего?

Только сейчас я заметил, что кроме рубашки на ней ещё и моя футболка. Завязана узлом под грудью, открывая стройный животик с бархатной кожей. По этому животику так и захотелось провести языком. От безумной ярости этого желания у меня чуть не подкосились ноги. Она выглядела так очаровательно-порочно, что я судорожно выдохнул сквозь стиснутые зубы.

Сорвал галстук-бабочку, отбросил в сторону. Пиджак, на котором остался запах той стервы, полетел следом. Пуговицы рубашки оторвались с мясом, когда я дёрнул ворот.

Глаза Королевы расширились, она опустила их, щёки заливал румянец. Взволнованно дыша, она отступила от меня, словно испугавшись. Я шёл следом, как привязанный. Шаг, другой, и я припёр её к стене, накрыл своим телом полностью, млея от её мягкости, тепла, от дрожи и судорожного дыхания на моей коже. Поцеловал её так бесцеремонно и жёстко, как ещё никогда не позволял себе. Пальцы утонули в её влажных волосах, нашли затылок, притиснули ближе, ещё ближе, так, чтобы зубы стукались от яростных поцелуев, чтобы Королева дышала мной, чтобы не могла отвернуться.

Но она и не отворачивалась. Раскрывалась под моим напором, стонала на грани слышимости, отдавалось мне целиком. Сладкое безумие туманило мысли, я проник руками под её футболку, её мою футболку. Слабо завязанный узел тут же распустился, мягкая ткань свободно повисла, позволяя мне всё. Дикий восторг пронзил меня, когда я понял, что на Королеве нет лифчика. Её прекрасная, обалденная, сносящая с катушек грудь совершенно доступна.

Я задрал футболку, с предвкушающим «м-м-м» накрыл ртом дерзко встопорщившийся сосок. Королева вздрогнула, её тело стало тяжелее, словно она не могла устоять на ногах. Обвила руками мою шею и снова тихонечко застонала. От этого звука меня накрыло с головой.

Её грудь была охренительна. Я катал сосок во рту, легонько прикусывал, обводил языком, с упоением чувствуя, как Королева реагирует на ласку, как её стоны становятся громче, как руки сильнее обвиваются вокруг меня.

Моя сладкая... моя нежная, отзывчивая, сносящая с катушек, как шторм, как шквал, как цунами. Я был готов кончить прямо там, в коридоре, так сильно она на меня действовала. Шибала по мозгами, как самый крепкий алкоголь, как наркота.

Не переставая ласкать ртом её грудь, я опустил руку ниже, засунул ей между ног. На миг она инстинктивно зажалась, но стоило сильнее втянуть в рот сосок, свирепо атакуя его языком, как её ноги призывно раздвинулись, и жар промежности ударил по ладони. Я гладил её поверх ткани, но почти сразу этого перестало хватать, и я, оттянув резинку шортиков, запустил руку внутрь.