Не спорить же.

Что еще взять? Мокошь-заступница, я и забыла! Метнулась в чулан. Из сундука, что со времен досюльных стоит, вытащила маленький ларчик, железный, гладенький. Никаких на нем рун-знаков. И замка нет. И внутри ничего нет. И что это за ларец, никто у нас в доме никогда не знал. Когда, как сказал Дрема, моя предка, ведьма Некраса, помирала, его дочери передала. Сказала: "Храни, однажды пригодится". А на что, не сказала. Хмыкнула только: "Тебе лучше не знать". Так оно и прозывалось: "лучшенезнать", испокон веку в сундуке валялось – не пылилось, не ржавело. Заклятья заклятьями, а если упрут семейное сокровище, стыдно мне будет перед предками. И перед потомками заодно. Будут же у нас с Томилой потомки когда-нибудь.

Потеплей одеться, шапку завязать: "Дрема, не егози, щекотно".

Полетели!

– Залипуху не забудь! – Дрема топает ножкой мне по макушке.

Это он про залипающее заклинание, чтоб с помела не сверзиться.

Помело я на самую высокую скорость заговорила. Муженек мой в безвременье канул, а здесь-то время бежит-торопится. Как там Осьмуша? Страж из него аховый, мало ли… До пещеры Мормагоновой – два дня с помела не слезать. А по земле, по прямой – седмица. Какая прямая? Холмогорье, Дивнолесье да Мор-озеро. В месяц не поспеть. Далеко Томила от Твердиграда столичного угнездился. И от княжего ока, и от Собора, коему подчиняться обязан. Люду в тех краях раз-два и обчелся – мелкие деревушки в лесах. Кабаки придорожные да капища волхвов – вся и власть. Там, поди, и не ведают про стольный град. Шутка! Каждый кабак обязан выписывать "Княжьи ведомости" и всем желающим бесплатно предоставлять. Курьеры разлетаются по миру, в самые дальние зауголья, несут слово княжье и все, что к нему прилагается: советы, чего-как сеять-жать, свежие сплетни, заклички волхвов да гадалок.

Муженек на край мира недаром убрался. Если о его делишках хоть тоненький слушок до Собора дойдет – выйдет ему полный кирдык, несмотря на чин и почитание. Развенчают, лишат права колдовать, схоронят заживо, не выскребешься. Только я знаю, чем он занят. Я жена, второе крыло, третье плечо. Не предам, не выдам. Потому что люблю.

Кто сказал, что некроманта нельзя любить? Может, и нельзя, да сердцу не прикажешь.

Мормагон нас азам некромантии обучал в Академии. Строгий такой, недовольный – крылья носа негодующе трепещут. У меня все заклятия из головы вылетали со страху.

Повел нас на практику – упырей поднимать. Ночь безлунная. Я отстала, меня мавки запутали, заманили, в реку столкнули. Я и утопла. Плыву себе мертвая лицом вверх по реке, ни о чем не думаю. Погост на взгорке, река его петлей огибает. Мормагон меня почуял. Сиганул прямо с обрыва в воду, вытащил, откачал.

Девчонки говорили, он меня заклятьем из Нави вызвал, рабыней сделал. Ерунда. Он мне сердце раскачал и в рот надышал, я и очухалась. В первое мгновенье вижу – надо мной глаза черные, бездонные, я в них бултых, опять утопла. Потом спазмы, кашель, вода из горла ручьем, слезы брызгами.

Вот так я в некроманта влюбилась, втюрилась по самые печенки.

Это я Дреме рассказываю, у костерка сидючи.

Летели мы долго, день прошел, стемнело. Только я задремывать стала, помело самочинно на посадку пошло. Да не пошло – рвануло. Людям – надежда, богам – смех.

– Тормози! – домовой мне в волосы, как в поводья, вцепился.

Влетели в какой-то столб. Об него и затормозили, в сугроб просыпались. Помело крак – пополам, к починке непригодно. Где ж мы? Подвесила пару шаров-светляков, огляделась – что-то вроде дороги, не хоженой, не езженой, снегом заметенной. На столбе доска, на доске буквицы вырезаны: "Перунов скит три версты". Впотьмах скит искать не буду, об этом подумаю завтра. Наскоро сложила шалашик из еловых лап, Дрема упросил: "Хоть какой-то дом". Костерок развела. Теперь сижу, домовика разговорами развлекаю, про свою любовь рассказываю.