Девушке было приятно внимание мужа, другого и не знала, но всё же она ждала от Ивана главного подарка, способного перевернуть её жизнь и преобразить в эталон нормального и, стало быть, счастливого человеческого существования. Ей нужен был ребёнок. Ваня избегал разговоров о детях, просил отсрочки, от его отговорок Света увядала на глазах.

Так они прожили полгода, пока не умер отец Светы, с которым она давно не общалась. Отцу не нравился Ваня, и он не пришёл на свадьбу, хотя девушка до последнего надеялась на его благословение. Поэтому, получив трагическое известие, она засомневалась: стоит ли ехать на похороны отца, который не поддержал её в самый важный день в жизни.

– Свет, мы должны! – воскликнул Иван, когда жена поделилась с ним новостью. – Надо быть выше прошлых обид… – добавил он уже неуверенно, заметив удивление на лице Светы. Это были его первые слова за последний месяц.

Дверь родительского дома открыла эффектная брюнетка. Света с удивлением заметила, что на ней надет мамин старый халат в крупную розу.

– Привет, дочур, – сказала брюнетка и обняла Свету.

– Ольга Фёдоровна? – ошарашенно проговорил Ваня.

– Мама? – выдохнула девушка. – Тебя не узнать…

– Ах, это? Ды вот знаешь, я прост стала пить каждое утро одну столовую ложку… – она запнулась. – Впроч, неважно, у нас большое горе, не до трескотни. Проходите в дом, попрощайтесь с отцом.

Ольга Фёдоровна преобразилась сразу по смерти мужа, почившего тотчас после загадочно горького капустного пирога жены.

В тёмной комнате, освещаемой лишь кривыми свечами да пасмурным светом, чуть пробивавшимся из щелей в рваных шторах, по углам стояли люди, больше похожие на тени. Они были мрачны и угрюмы как призраки, временами душный воздух прорезал чей-то резкий, протяжный вой: он тянулся, пронзая до дрожи, и обрывался на высокой, неверной ноте, уступая невнятным жалобным причитаниям: "На кого ж ты нас…", "Да как же ж мы…" Тени выли, тени пили водку, тени просили прощения у покойного.

Мертвец лежал среди теней в центре зала. В бледно-жёлтом, заострившемся его лице, похожем на восковое, Свете трудно было угадать родного отца. Она не стала подходить ближе к манекену с отцовскими чертами, а Ваня с непонятным трагизмом (он почти не знал умершего!) сказал, что попрощаться с тестем – его святая обязанность.

Склонившись над гробом, Иван, как показалось Светлане, подзадержался губами на восковом лбу усопшего. Девушка поспешила очистить ум от образа мужа, нависшего над отцом, и налегла на спиртное. Ольга Фёдоровна, не проявляя интереса к мероприятию, куда-то исчезла.

Спустя несколько часов Ваня нашёл жену, свёрнутую калачиком в затёртом кресле покойного. Казалось, она перестала дышать. Мужчина с замиранием сердца проверил, жена выдохнула ему в лицо перегаром.

Расстроенный, он взял её на руки и, открыв дверь спальни, приготовленной для них Ольгой Фёдоровной, застыл в проходе. В каждой детали обстановки, которую помолодевшая старушка соорудила для супругов, угадывалось жгучее желание скорее понянчить внуков. Спальня походила на гостиничный номер для новобрачных: шампанское и крабы, фрукты и шоколад, цветы, свечи, благовония…

Ваня осторожно положил Свету на лепестки роз. Девушка не пошевелилась. В ту ночь мужчина впервые остался дома и впервые занялся любовью с супругой. У него это вышло удачно: никто не смотрел на него, не разговаривал, не отвлекал, жена спала мёртвым сном, пока Иван самозабвенно исполнял свой долг.

Вскоре Света узнала, что беременна. Ольга Фёдоровна была вне себя от счастья и предложила переехать к молодым и сидеть с ребенком, пока они будут работать и отдыхать. Света была против. Она слишком хотела это дитя и была полностью готова вкусить радости и горести материнства самостоятельно. Девушка запретила маме приезжать и пообещала, что они сами будут иногда навещать её.