Насытившись, раскинувшись в покое, похрустев костями, он стал ждать следующего.

Лешка помял в руке липкую пятитысячную купюру. Бумага, напитавшаяся потом, клеилась к коже и липла к пальцам. Искомканный, красновато-оранжевый рисунок морщился затертыми нулями. Пять тысяч словно прибеднялись и скрывали свою ценность, желая остаться при владельце. Только отпечатанный на аверсе памятник безразличным взглядом косился на ступени, по которым Лешка только что поднялся.

Юноша перевел неуверенный взгляд к подъездной двери напротив. От нее несло алкоголем, сигаретами и еще чем-то приторно-сладким, как пахло от сестры Надьки, когда она выходила из ванны. Паренек не любил этот запах, но всякий раз, чувствуя его, ощущал, что конечности до ломоты наполняет странная лень, а область под животом наполняется жаром.

Сейчас с вернувшимися ощущениями совладать было труднее. Полыхающие ноги тряслись, а по спине и рукам бежал пот. Наверное, не вовремя проснулась совесть. Может, правда, не стоит бросать деньги на ветер? Пять тысяч им с однокурсницей хватает на месяц развлечений, походов по паркам и кино. Хрено! Скромную отличницу Лизку давно пора ставить на место: как-никак, угнетает после месяца свиданий быть не допущенным к телу. К тому же неловко до второго курса оставаться девственником и, когда дойдет до постели, по неопытности ударять лицом в грязь.

Юноша сделал нерешительный шаг к двери квартиры, нажал на почерневший звонок.

Изнутри послышались звон цепочек и клацанье замков.

Дверь отворила женщина в коротком халатике. Высокая, черноволосая хозяйка поправила прядь на шее и склонилась к гостю.

Тихо проговорила:

– Здравствуй, милый.

В лицо Лешке пахнуло странным ароматом духов, напоминающим пряность восточных специй. В воздухе послышалась знакомая солодящая приторность, только ненавязчивая, мягкая… вкусная. Юноша вдохнул запах, но остановил дыхание, ощутив прикосновение к руке: под пальцами скользнуло чем-то влажным и горячим. Лешка одернулся и увидел, что женщина прижала его ладонь к своей оголенной коленке. Выше нее, на бедрах, не было ничего, кроме кружевной ткани.

– Т-так сразу… – проговорил паренек.

– Нет, конечно, глупый! – хохотнула женщина. – Проходи, располагайся. И денюжку вперед, как договаривались.

Хозяйка затащила Лешку в квартиру, внутри которой царил полумрак. Алые, занавешенные шторки пропускали внутрь полоски света, которые, сплетаясь, казались паутиной. Рядом с ней плыли клубы сигаретного дыма, нависшего над мебелью в пыли. Затхлый, прокуренный воздух комнаты наполняли пары алкоголя.

В носу Лешки мерзко засвербело.

– Пф-кф, – он прикрыл нос и отшагнул в сторону, подальше от комнаты. Под ногами громко звякнуло, послышался хруст стекла и тихий шелест. На полу лежали банки, завернутые в черные мусорные пакеты. Их тонкие стенки оттопыривало что-то живое. Но при движении гостя оно застыло. – Что за… – Лешка присмотрелся к банкам, силясь разглядеть силуэт. Но пакет не шевелился, и стекло в нем больше не трещало.

– Ворошится проклятая птица, – послышался кокетливый вздох хозяйки.

Она приблизилась к юноше и зашептала:

– Не обращай внимания. Глупая ворона с окровавленным крылом залетела вчера через форточку. Видать, кот ее какой… подрал, – хозяйка растянула последнюю "л", уперев кончик язычка под ряд зубов. Затем прикусила губу и выдавила: – В-вот она сюда, я же на первом этаже. Кстати, никто не видел, куда ты поднимался?

– Н-нет, нет, – отмахнулся Лешка. – А почему вы ее не выпустили?

– Ну, знаешь. Выброшу я ее под окно еле живую, так она там же сдохнет и под кухней вонять начнет. Так хорошо, когда выброшу ночью, а если днем кто увидит, что я выбрасываю из квартиры окровавленную ворону, что обо мне подумают? Будто птиц мучаю? Сам знаешь, какая у меня в доме репутация. Вот и решила культурно, в мусорном пакете, обтянув тело…