– Какое? Мне кажется, твоя ошибка, что ты один.

– Я и есть один. Остальные погибли.

– Потом расскажешь, Принц. Там, за Воротами. А я послушаю и посочувствую. Сперва нужно побеждать, а уже потом говорить.

Когда они вышли, тихо притворив дверь, остальной отряд разом проснулся. Теперь зрелище было ещё страшнее, чем повальный лекарственный сон: полтора десятка человек лежали со спокойными умиротворёнными лицами, но при этом смотрели широко раскрытыми глазами в мерцающий серой зеленью потолок. Застыли. Словно ждали чего-то: команды, утра, смерти.

Впрочем, смотреть на них было некому, а никакая команда так и не прозвучала.

В животе у Мякиша бурчало от голода, зато он был бодр. Спать совершенно не хотелось. Вдвоём они прошли коридором, потолок которого местами совершенно погас, а углы между полом и стенами зарос ясно видимыми клочьями паутины, которую шевелил незаметный вроде бы ветерок. Спустились по лестнице: здесь тлен и запустение стали ещё заметнее – в ковровой дорожке виднелись протёртые от старости дыры, части бронзовых прутьев не хватало, а остальные вовсе не блестели начищенными боками. Захватанные, липкие на вид перила казались противными на вид, касаться их не хотелось.

Амальгаму зеркал внизу затянула патина, теперь отражения в них жили какой-то своей жизнью, то показывая части реальности – если всё вокруг вообще была какая-то реальность – то рисуя абстрактные картины из перекрещенных линий, скопища точек и размазанных чужих лиц. Всё это шевелилось и плыло там, внутри стёкол, позади них.

– Скоро всё рухнет, – прошептал Мякиш.

– Не думаю. Просто ты вернёшься после смерти, а всё оживёт следом.

Двери в темноту двора были открыты настежь, как и всегда. Где-то в глубине сада цокали когти сторожевых собак, тихо-тихо, на самом крае слышимости повис звук текущей воды. Ни птиц, ни насекомых, ничего живого.

Антон вышел из дверей и остановился. Далёкие пятна фонарей не освещали ничего, кроме самих себя. Звук собачьих шагов стал громче, зверей было много.

– Они вообще живые?

Принц стоял рядом. Когда Мякиш спросил, повернул голову и печально посмотрел в лицо.

– Они тоже часть интерната. Ты просто никак не позволяешь себе понять, куда попал. Нельзя победить то, чего не понимаешь.

– Да ну, брось! Запросто можно. А познание подождёт.

Антон глянул вверх. Луны сейчас не видно, жаль, придётся бежать в темноте. Еле заметное окошко, прорезанное невесть в чём, светилось высоко справа, если смотреть на Ворота. Сами они, как и стена, еле угадывались в путанице деревьев, темноте двора и неясных скачущих тенях.

– Раз, два, три! – приговаривал он, доставая пистолеты. Снял предохранители, оттянул затворные рамы, дослав патроны в патронники, взвёл курки. Приятная тяжесть оружия оттягивала руки, но добавляла уверенности. Единственное, что было откровенно плохо – темнота. Тут не только собаки подберутся незамеченными, но и, пожалуй что, пара бегемотов. Если у интерната есть такие в запасе.

А что, если?.. Ведь они же зачем-то в кармане. Неловко схватив правой рукой обе рукоятки пистолетов, Мякиш сунул левую в карман и выудил розовые очки, напялил их на нос, заправляя заушины. На правое ухо получалось очень неудобно, пришлось помочь себе плечом, но справился.

Двор превратился в компьютерную симуляцию из старых-старых игрушек, когда прорисовка отсутствовала, а все предметы удивляли условностью наподобие детских рисунков. Зато всё видно! Угловатые комки собак – вон они, штук пять уже целеустремлённо приближаются, палочки-деревья, фонари и чаша фонтана. И стена с Воротами как на ладони.