Б. А. Рыбаков стремился к установлению исторических прототипов у тех или иных былинных героев. Так, вслед за В. Ф. Миллером он считал Добрыню, дядю киевского князя Владимира и брата его матери Малуши, прототипом былинного Добрыни Никитича. По былинам о нём он восстанавливал придворную карьеру исторического Добрыни. Он, в частности, писал:

«Былинная характеристика Добрыни Никитича никак не расходится с летописной. Былинный богатырь не княжеского рода, но исполнен достоинства, “вежества”, обучен грамоте, игре в шахматы, всем воинским искусствам. Он – дипломат, воин, придворный, и в то же время – певец и музыкант; его гусли и уменье играть на них упоминаются часто.

В то же время былины сохранили и такие детали из ранней молодости Добрыни, которые остались за пределами летописного рассказа:

Придворная карьера брата ключницы Малуши могла действительно начинаться с таких низких ступеней. Былинный Добрыня делает то же самое, что делает и Добрыня летописный: женит Владимира, ратоборствует с язычеством, воюет во чистом поле с врагами Руси» (Рыб. С. 85–86).

Недавно вышла книга «Древняя Русь в зеркале былинной традиции» С. В. Козловского (СПб., 2017). Как и другие представители исторической школы, он видит в былинах не самоценный предмет исследования, а лишь один из источников для изучения русской истории.

С. В. Козловский пишет в эпилоге: «Былинный героический эпос, неразрывно связанный с цивилизацией Киевской Руси, даёт возможность проследить путь её социального развития от рождения до разгрома в ходе татаро-монгольского нашествия. Однако общественное развитие не остановилось с падением киевской цивилизации. Об этом позволяет судить наличие в эпических песнях общерусских идей уже в период ордынского ига. Череда актуальных для общества идей, общерусских по своей сути, нашедших отражение не только в эпосе, но и в письменных источниках, даёт возможность скорректировать некоторые выводы исследователей о развитии цивилизаций, а также о стимулах их эволюции вообще» (указ. соч. С. 333).

Историческая школа в былиноведении использует былины в качестве материала для изучения тех или иных исторических событий и их участников. Никто не может ей запретить это делать. Но былины достойны быть не только материалом, но и предметом для самостоятельного исследования. Они имеют непреходящую художественную самоценность. Они составляют собственный предмет былиноведческой науки как таковой.

На односторонность исторического подхода в былиноведении ещё в 1924 г. указал А. П. Скафтымов. Он писал: «Былину, как таковую, проглядели, всегда хотели видеть в ней только музейные отголоски прошлого, оттого исследования о ней превращались в трактаты общей культурной и политической истории» (Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Поэтика художественного произведения. М., 1924. С. 40).

К точке зрения А. П. Скафтымова присоединилась А. М. Астахова. Она писала: «В былинах отражение исторического прошлого дано в таких больших художественных обобщениях, что в результате получается лишь общая картина определённого периода или известного момента исторической жизни народа… Также и образы богатырей, имена которых восходят к определённым историческим деятелям, не дают исторических портретов. В них заключены идеальные представления о герое, родившиеся на основе широкого обобщения действительности, и показаны различные типические проявления героики. То же следует сказать и о былинных воплощениях врага» (Северные исторические песни. Сост. А. Н. Астахова. Петрозаводск, 1947. С. 5–6).