- Сэр Родерик проснуться изволили, - прокомментировал Орландо. Попугай в ответ вздыбил хохолок и что-то буркнул. - Понял, понял, не дурак. Сей секунд, мон шер.

- Как же все это банально, - вздохнула старуха и придвинула к себе деревянную папиросницу. - Старая актриса, старый шут и старый попугай… Не надо было мне звонить Нике.

- Мадам, вы стали несносны, - проворчал карлик, - столько брюзжания я не слышал за всю свою жизнь. 

- А, по-моему, мы стоим друг друга, - неожиданно развеселилась старуха. - Ты всю жизнь был педантом и занудой, борцом за порядок и чистоту. Что, согласись, обременительно для любой творческой натуры.

- Согласен, - поклонился Орландо. - И мы, несомненно, продолжим увлекательную беседу о моей несносности. Но только после того, как я налью сэру Родерику минеральной воды и вытру пепел, который вы опять насыпали мимо пепельницы.

- Ха! - вскричал какаду и тяжело взлетел на бюро, едва не сшибив стоящий там барометр. - Ха!

- Спасибо за моральную поддержку, друг мой, - вторично поклонился карлик, после чего независимой походкой удалился в сторону кухни.

Антония вновь закурила и, окутавшись клубами дыма, принялась размышлять. Страха перед смертью она давно не испытывала, в состоянии обреченности было нечто сладостное и томительное, сходное с угасанием дня за окном. Наверное, именно потому она и относилась к происходящему так философски-спокойно. Но вот Орландо было жалко. Да и сэр Родерик… Кому после её смерти будет нужен старый попугай, за всю жизнь выучившийся говорить единственное слово «ха»?

И это не говоря уж о том, что они не выполнили возложенную на них миссию, расслабились и забыли о бдительности. Что она скажет оставшимся членам ордена? И пусть от его могущества остались лишь воспоминания, утрата одной из главных реликвий может окончательно стереть его с лица земли. Да что там «может быть»… сотрет - и точка!

Старуха досадливо поморщилась. Правильно говорил Магистр - женский ум не создан для предвидения. Но и сам он хорош - до сих пор не подал о себе никаких вестей.

Придется ждать.

***

Ночь в поезде прошла беспокойно. Гулко храпела на нижней полке пожилая соседка по купе, благоухал перегаром упитанный юноша, который поначалу пытался заигрывать с Никой, а затем плюнул на это занятие и отправился в вагон ресторан - заливать, как он выразился «горящие трубы». Четвертая полка оставалась пустой и на неё норовила переселиться разухабистая молодка из сопредельного купе. К счастью, вторжение удалось пресечь, и это была большая победа, поскольку за молодкой немедленно потянулся бы хвост из пьянствующийх ухажеров. Вся компания большую часть ночи гудела за тонкой стенкой, гоготала, повизгивала и звенела стеклом. 

Поэтому сон был не сном, а сплошной мукой, усугубляемый жестким матрасом и непонятно чем набитой подушкой.

Наконец поезд остановился около небольшого двухэтажного здания вокзала, на котором белели огромный буквы «Репьевск». Почему Антония выбрала этот тихий захолустный город, можно было только догадываться. Но после завершения карьеры на подмостках столичных театров, она сразу же перебралась сюда и уже никогда не выезжала за пределы этого самого Репьевска. 

Ника спрыгнула на перрон и осмотрелась. Конечно же, её никто не встречал, да и о времени своего приезда она Антонии сообщать не стала. Незачем утруждать немолодую уже даму - она вполне способна и сама добраться. На тихой площади за вокзалом отыскалась парочка мающихся от отсутствия клиентов частников. Один из них оказался проворнее, усадил девушку в свою «шестерку» и только тогда поинтересовался: