Взгляд женщины метнулся за горизонт, где в темнеющей дали угадывалась гряда бетонной стены. Тоска выплеснулась наружу солёными каплями и запуталась в пушистой макушке.

– Ты что, плачешь, ма? – встрепенулся Ромка и уставился в лицо мамы чёрными дырами. Та обречённо вздохнула, и пальцы её коснулись прохладной щеки сына.

– Боже, да ты ледяной! А ну быстро домой. Засиделись мы тут, – избегая ответа, она шустро поднялась на ноги и подхватила ребёнка под мышки.

– Спокойной ночи, милый! – подоткнув одеяло, Анна наклонилась над сыном. Боже, какой аромат!

Для матери нет ничего в мире слаще, чем запах родного ребёнка.

Прикрыв от наслаждения глаза, она чмокнула гладкий лобик и взъерошила мягкую чёлку.

– Спокойной, ма, – шепнул Ромка и, повернувшись к ней спиной, уставился в стену.

Детской определили просторную светлую комнату на втором этаже. Широкие окна с кружевными занавесками открывали прекраснейший вид на тёмную гладь озера, а высокий кряжистый тополь буквально царапал стекло тонкими ветками.

Выполнив свою материнскую миссию, Анна спустилась на первый этаж, где в уютной гостиной на приземистой тумбочке у стены мерно гудел старенький телевизор. Устроившись на диване, она взяла пульт. Первый канал, второй, третий. Странно, но по всем каналам всё та же картина.

Жёлтым размытым пятном сияет луна, освещая берег спокойного озера. Перед глазами уютная заводь, где среди густого рогоза и пышного камыша тонкой змейкой вьётся тропинка, упираясь в самую воду. Молодая красивая девушка беззаботно сидит на траве, вытянув голые ноги. Светлые локоны искрящимся водопадом ниспадают на плечи, исчезая в мягких складках тонкой сорочки. Серебристая ткань кажется сотканной из лунного света тонкой вуалью. Шелковистой пеленой она покрывает всё тело, выставляя напоказ лишь красивые стройные ноги. Качая прелестной головкой, девушка тихонько мурлычет себе под нос приятный мотивчик. Она юна и прекрасна.

При взгляде на эту нимфу губы Анны растянулись в улыбке. Мягкие изгибы спелого тела, окутанные серебристым сиянием, властно увлекли взор, растревожили душу. Щеки Анны предательски вспыхнули. С самого детства она была скромной и замкнутой, что, однако, не помешало ей в своё время удачно выскочить замуж. Анна душила в себе тягостную зажатость и буквально упивалась семейной идиллией. Кирилла она нежно любила, а после рождения Ромки, вся её нелюдимость исчезла и вовсе.

И вот теперь, глядя на эту невинную юность, на свежее тело под прозрачным покровом, она вновь испытала неловкость. Нервно заёрзав на мягком диванчике, Анна стыдливо отвела взор.

Прикусив до боли губу, она со вздохом откинулась на мягкую спинку. Мерцающий свет завораживал. Настороженно покосившись на лестницу и никого не увидев, Анна расслабилась. Мысли стали тягучими, словно вода в озере, тревога ушла, уступив место сладкому предвкушению. Предательское тело перестало слушать голос разума, губы непроизвольно раскрылись, а веки, наоборот, отяжелев, опустились, стыдливо пряча взор. Гостиная медленно растворилась.

Она бежала по влажной траве, а босые ступни всё скользили, собирая на себя комковатую грязь и мелкие листья. Со всех сторон стеной возвышался кустарник, нависая над извилистой тропкой плотными стенами. А впереди шелестел камыш. Он шептал и раскачивался, будто бы призывая её, уговаривая: «Поторопись…» И она торопилась. Куда? Зачем?

Но вот живая стена оборвалась, и Анна выскочила на пологий озёрный берег. В лучах огромной серебристой луны он казался волшебной пуховой периной, омываемой тёмными водами.