Пока турецкий капитан и поляк-отступник стремительно скакали к берегу, чтобы задержать беглецов, галиот, подгоняемый свежим ветром, летел на всех парусах на юг, чтобы, прежде чем покинуть остров, зайти в залив Суда.

Герцогиня уже решила в последний раз повидаться с Дамасским Львом, которому была обязана собственной жизнью и освобождением виконта. И потом, она должна была вернуть ему корабль и найти себе другой, поскольку греки изъявили желание плыть с ней в Италию, чтобы там по возможности наняться на какое-нибудь судно или поступить наугад на военную службу.

Едва галиот прошел мыс, который скрывал его от глаз янычар и владелицы замка, герцогиня бегом спустилась в кубрик, где ее со вполне понятным нетерпением дожидался виконт.

Два крика раздались почти одновременно:

– Элеонора!

– Гастон!

Л’Юссьер обхватил ладонями прекрасное тонкое лицо девушки, глаза его горели. Их блеск усиливала лихорадка, мучившая исхудавшее от потери крови тело виконта.

– Я давно знал, Элеонора, что вы отправились на Кипр, – сказал он. – Надежда когда-нибудь увидеть вас поддерживала меня и позволяла переносить все муки, на которые обрекали меня мусульмане, и не сдаваться.

– Вы знали, Гастон! – вскричала герцогиня.

– Да, молва о подвигах Капитана Темпесты дошла до Хусифа и даже до болот.

– Но каким образом?

– Мне рассказал о нем один пленный христианин, которого схватили, когда он пытался выйти из города. Мы с ним вместе ловили пиявок. Он описал мне ваше лицо, а главное, сказал, что с вами рядом всегда находился Эль-Кадур. И я сразу догадался, что вы и есть тот капитан, которым так восхищается вся Фамагуста. Поверьте, Элеонора, в тот день я чуть с ума не сошел от радости. Вы – в Фамагусте! Я к тому времени уже так исстрадался от унижений и боли, что вряд ли какое-нибудь известие могло меня обрадовать и ободрить.

– И вот вы здесь, рядом, после стольких страхов, после всего этого ужаса… Разве это не кажется сном, виконт?

– Да, и я горд, что своим освобождением обязан вам, вашей храбрости и вашей твердой руке.

– Я сделала то, что любая женщина на моем месте сделала бы или хотя бы попыталась сделать, мой Гастон.

– Нет, моя Элеонора, – с живостью отвечал виконт. – Таким мужеством могла обладать только герцогиня д’Эболи. Ни одна женщина не отважилась бы явиться сюда, в логово тигров и львов, которое вселяет ужас в самые храбрые сердца воинов-христиан. Думаете, я не знаю, что вы победили первый клинок мусульманского войска?

– Откуда вы узнали?

– Тот солдат, который рассказал мне, что вы и Эль-Кадур здесь, поведал и о поединке.

– Пустяки, – с улыбкой сказала герцогиня.

– Эти пустяки напугали христианских капитанов, – отвечал виконт.

– Им просто не повезло: они не учились искусству владеть оружием у лучшего снайпера и фехтовальщика Неаполя, – шутя произнесла герцогиня. – Этой победой я обязана моему отцу.

– И вашему мужеству, Элеонора.

– Ладно, Гастон, не будем больше об этом. Скоро я вас познакомлю со своим противником.

– С кем? С Дамасским Львом? – удивленно спросил Л’Юссьер.

– Мы направляемся к нему, это его корабль, и это он меня спас. Без его помощи мне бы не выйти живой из Фамагусты.

– А он нас не выдаст? – с тревогой спросил виконт.

– Не выдаст, он слишком благороден. И потом, если я обязана ему спасением, то он мне – жизнью.

– Я знаю: вы оставили ему жизнь, хотя имели полное право убить. Но я все равно не доверял бы этому турку.

– Не бойтесь, Гастон, этот мусульманин не такой, как другие.

– Но потом мы сразу отплывем в Италию, верно, Элеонора?