Пианист откашлялся и посмотрел на меня.
— Начинаю?
Я кивнула. Все равно, как я спою, Изольда найдет способ меня наказать, потому что она не получит главного — помолвку.
Мелодия разлилась по саду, огоньки в гирлянде завибрировали от звуков, а я вдохнула полной грудью и представила, что ничего этого нет, а я опять с девчонками пою в хоре на празднике. Мой голос стал набирать силу, следуя мелодии, расходиться следом за музыкой. Слова лились сами по себе, заставляя отдавать все больше сил, все больше эмоций красивой песне. Она была такой грустной, такой душевной, но в самом последнем куплете будто разгоралось пламя — девушка умоляла оживить ее возлюбленного, подарить ему искру жизни. И на этих словах из меня вырвался огонь. Он поднялся искрами в глаза, наэлектризовал волосы, расходясь горячей волной.
Я слилась с музыкой, отпустила магию внутри и опомнилась лишь тогда, когда затихла музыка, а в саду стало тише, чем было вначале.
Мои руки были горячими. Щеки горели румянцем. И я вся, будто бы горела.
Я испуганно посмотрела на Фаркесса, а вот он смотрел на меня очень внимательно.
Он встал и громко захлопал, но с крючка своего взгляда не отпускал.
— У вас волшебный голос, Тамсин, — проговорил Фаркесс, подойдя и хватая меня за запястье. Он поднес мою руку к губам, и позади послышались вздохи, шепотки. Изольда сразу же начала громко обсуждать танцы, отвлекая внимание на себя. Все видели романтический интерес в этом жесте, а я прекрасно понимала, что делал святейший инквизитор.
Он проверял температуру моей кожи, чтобы узнать точно — показался ли ему всплеск магии огня или нет.
Ярко-голубые глаза так и сверлили меня, а надменная улыбка не обещала ничего хорошего.
— Спасибо, я занимаюсь каждый день.
Фаркесс и не слушал меня, продолжая гладить кожу на руке. Его подавляющая аура охладила меня, так что я уже не боялась, что он что-то почувствует.
— Она у нас настоящая канарейка. Поет лучше любой птички, — вклинилась Изольда.
— Я люблю музыку, — неожиданно сказал Фаркесс. Мою руку он так и не выпускал. — Думаю, я приму ваше предложение.
Он гладил большим пальцем мои косточки на руке, словно успокаивая, но на самом деле это был капкан. Меня так искусно предупреждали, чтобы я не смела открывать рот.
К Изольде подошел и Клейд. И они оба уставились на своего драгоценнейшего гостя, а его святейшество не отводил от меня взгляда, изучая все оттенки эмоций на моем лице. Ему явно нравилось то, что он видел — бессилие. Я совершенно ничего не могла сделать: ни отказать, ни выразить недовольство. Только петь и улыбаться.
Как же я хотела домой!
— Я согласен на помолвку, — договорил Фаркесс Ванора и поцеловал мою руку. На коже остался ледяной ожог, а в душе все закоченело от страха.
Он со мной играется, а как станет скучно — бросит.
Все громко захлопали в ладоши, будто это они вытянули золотой билет, а не невыносимая Изольда.
Люди были одинаковы во всех мирах — всегда старались пристроиться к тем, кто имеет власть, а уж семья Ванора была вершиной «пищевой цепочки».
Я выжила из себя улыбку и попыталась вынуть руку, но Фаркес вздернул бровь на это маленькое неповиновение.
— Тамсин, сейчас же будут танцы, куда ты?
Танцы! Точно! Мне еще предстояло показать свои неуклюжие умения. Ну и ладно, помолвка — не свадьба. Просто надо надоесть Фаркесу быстрее, чем наступит дата брачного договора.
Оттоптанные ноги, царапины от розового куста, три тяжелых вздоха, почти уставших и выдох облегчения, когда закончилась музыка — вот какой «улов» оказался у меня после круга вальса. Тамсин не умела танцевать. Совершенно! И ведь сложно было в это поверить, так как слух у девушки был отточен почти до идеала, но свое тело она не чувствовала, и эта машинальная память передалась и мне.