Большую часть времени девушка проводила с дочерьми Сестры. И младшая, Адель, вызвалась обучить её искусству ткачества. Иногда к ним присоединялись остальные, за исключением средней, Алекто, которая была занята врачеванием рулевого. Девушки шушукались, хихикали и посмеивались Фёдору вслед. А иногда их с Евой взгляды случайно встречались. Именно в такие минуты к юноше возвращалась его привычная неуклюжесть, тогда он злился то ли на Еву, то ли на себя, что вызывало у девушек дополнительные приливы веселья.

«Ну и смейтесь себе на здоровье! – думал Фёдор. – Скоро всё это закончится. Мы уйдём по каналу чуть ли не до самой таинственной Москвы, где не бывал никто, кроме разве что Хардова, а потом я вернусь из рейса настоящим гребцом и женюсь на своей Веронике».

Но думая так и поднимаясь на вершину холма к полукружью валунов, Фёдор уже не мог с уверенностью сказать, по-прежнему ли ему этого так сильно хочется.

А потом он увидел в небе парящего Мунира. Ворон кричал, только это были крики не боли, а, скорее, восторга; порой он терял высоту, крылья его оказались ещё слабы, но птица отыскивала поток и вновь взлетала ввысь.

– Видишь, как он радуется, – произнёс Хардов, указывая на ворона, – он вспоминает. И к нему возвращается птичья природа. Он снова может летать.

Фёдор помедлил какое-то время, потом посмотрел на гида и вдруг признался:

– Я слышал ваш разговор. С капитаном. Про Мунира и про скремлинов. Я не специально.

– Я знаю, – ответил Хардов. – И надеюсь, ты его запомнил.

– Я?.. Да.

– Сегодня мы уходим. Для каждого из нас у Сестры найдётся несколько слов. Напутствие в дорогу. И возможно, какой-нибудь дар. Иди, она ждёт.

– Вы… Значит, вы не сердитесь?

Юноша взглянул гиду прямо в глаза. Но в них больше не было льдинок, лишь снова мелькнул этот непонятный отсвет нежности и какой-то давней боли. Но почему?! Что всё это значит? И если в первый раз могло показаться, то…

– Наверное, это было бы непозволительной роскошью для меня, – непонятно отозвался гид.

– Входи, Тео, я тебя жду, – снова голос Сестры показался Фёдору похожим на переливы ручейка. Она стояла в глубине шатра под пологом из живых веток. – Сегодня вы уходите, а мы так и не поговорили с тобой. Ты, наверное, хотел бы что-то спросить?

– Я не знаю, хозяйка, – признался Фёдор. – Здесь столько света… Я хотел бы задать тебе столько вопросов, что даже не знаю, с чего начать.

– Попробуй по порядку, – с улыбкой предложила Сестра.

Фёдор задумался. И ощущал он себя несколько неловко, но вот произнёс:

– Я сейчас только что на берегу… слышал, как наш рулевой, ну, бородатый… он в шутку гонялся за твоими дочерьми, они ухаживают за ним… – Фёдор почувствовал, что сбивается, но Сестра кивнула, подбадривая, и юноша продолжил: – А потом он закричал: «Я понял, кто они! Они речные нимфы! Речные нимфы!» Про твоих дочерей. Что это значит?

– Что ему нужна моя помощь, – рассмеялась Сестра. – И я окажу ему всю, что возможна. Хардов просил пока позаботиться о нём. А названия не важны, Тео. Ты сам ещё всё решишь, какие и чему стоит давать определения. Но ведь не это тебя волнует?

Фёдор согласно кивнул, посмотрел на свои ноги, поднял взгляд на Сестру и решился:

– Я хотел бы знать, что это за место, – выпалил Фёдор.

– Ты сам всё видишь, – мягко улыбнулась Сестра. – Таков мой дом.

– Но у меня столько «почему». – Фёдор вдруг вспомнил, как его звали на вершине холма, и о своих приобретённых навыках, и… о Еве… – Это похоже на сон, о котором знаешь, что проснёшься. Только это не сон. Объясни. А ещё этот сон кажется знакомым, как счастливые сны в детстве. Где же мы, хозяйка? Вся эта благодать…