– Место, где заканчиваются иллюзии, – хрипло произнёс юноша. И кивнул. – Такие были слова.

Кролик в клетке прекратил жевать.

Не совсем так. Не только челюсти зверька приостановили свою работу. С ним происходило что-то ещё. Что-то неестественное, что не случается с доверчивыми беззащитными существами. Снова вернулось ощущение неприятной мясистости, раскормленности, словно пропорции кролика незаметно, совсем чуть-чуть, но видоизменились. Зверёк вроде бы нахохлился, верхняя его губа волнисто задрожала, обнажая блеснувший ряд мелких, но по-кошачьи острых зубов. У Фёдора промелькнула мысль, что таких зубов у кролика не бывает, не должно быть, а потом всё внутри него куда-то провалилось. Он увидел глаза белого кролика. По ним снова пробежала золотистая искорка, только… Цвет их сменился. Они налились сейчас чем-то тёмным, как густой кроваво-вишнёвый сок, и вроде бы стали больше. И Фёдор услышал, – он даже не сразу поверил своим ушам, не хотелось ему верить, – потому что он услышал тихое, похожее на змеиное, нарастающее шипение.

– Что такое?! – Панический всхлип юноши иссяк на выдохе.

Если бы он сейчас не успел инстинктивно отдёрнуть руку, быть бы ему укушенным – кролик с шипением бросился к прутьям клетки и бестолково ударился об них.

«Бешеный, – мелькнуло в голове у Фёдора. – Может, его вообще отловили в тумане, кто их знает!»

(место, где заканчиваются иллюзии)

– Привет, Тео!

Фёдор вздрогнул и быстро отпрянул от клетки. Обернулся. Перед ним стоял Сливень: вытирая руки о край длинного фартука, трактирщик добродушно улыбался.

– Дядя Сливень, – пролепетал юноша. – Как хорошо, что это вы.

– Ну да. – Трактирщик несколько озадаченно посмотрел на парня. – А кого ты ожидал здесь увидеть, сынок? Привидение?

И он отрывисто хихикнул. Фёдор смутился. Но тут же, тыкая чуть согнутым указательным пальцем себе за спину, спросил:

– Дядя Сливень, а этот… этот?..

– Да, кролик, – отмахнулся трактирщик. – Приходили тут одни, дали мне его. Нечего, говорят, Сливень, тебе приличных людей чучелом пугать, пока ярмарка. Мол, гости ваших местных дел не знают. Потом его заберут.

– Он больной, – сказал Фёдор.

– В смысле? – удивился Сливень.

– Больной, – повторил Фёдор. И замялся. Он не знал, что ему следует говорить дальше, в чём, собственно, болезнь кролика. – Ну-у, бешеный…

– Не-е, – заверил Сливень, – здоровый. Проверено.

Фёдор посмотрел на клетку. Никакой перемены не было, никакого плохого ощущения. Пушистый белый кролик, может, чуть крупнее обычного, сидел на своём месте и мирно грыз капустный лист.

– Мне, между прочим, эти-то, которые его дали, – трактирщик перешёл на громкий шёпот, которым обычно сообщают военную тайну, известную всем, – они из полиции были. Вот. Кто дал-то его.

– Зачем? – почему-то спросил Фёдор.

Он так и не определился, что ему стоит и чего не стоит говорить добродушному, но болтливому Сливню. «Вдруг ещё решит, что я баловался чем не тем!» – рассудил Фёдор. Он, как и все на канале, знал про слизь речного червя, вызывающую видения, и про чёрные грибы (их ещё звали сатанинскими) с гиблых болот, знал про сонные споры, надышавшись которыми люди оказывались там, откуда не хотели возвращаться, знал и кое-что другое, но никогда этого не пользовал. Считалось, что молодые люди, вставшие на эту дорожку, очень скоро плохо кончат.

– Дак говорю ж я, не нравится им моё чучело, – вскинулся Сливень, однако как-то странно не глядя на клетку. – Мне-то с ними ж не поспорить, сам знаешь.

– Ну да, – согласился Фёдор.

– Хотя мог бы! – В глазах трактирщика мелькнула неожиданная яростная искра.