– Началом конца, – хмуро произнесла Раз-Два-Сникерс.

Они прибывали. С каждой ночью их становилось все больше. А утром она обнаруживала на площади новую тень. И теперь, чтобы ощутить неприятное головокружение, дурноту, на них даже не требовалось наступать. Раз-Два-Сникерс старалась обходить их стороной, но это становилось все сложнее. Как-то, направляясь к роднику, она решила прошмыгнуть между тенями. Возможно, еле уловимый холодок, вызвавший приступ тошноты, и то, что она слышит их голоса, ей лишь почудились. Но Раз-Два-Сникерс поняла, что они все настойчивей «забирали» это место, площадь перед церковью, себе. А потом появилась бороздка.

Раз-Два-Сникерс нахмурилась еще больше, проследила, куда ведет след. Ровно к той застывшей тени. Что ночью бомбардировала ворота ее церкви.

«Они больше не двигаются днем. Набираются сил».

С нехорошим чувством она смотрела на тень: смышленый строительный рабочий решил использовать свою тачку в качестве тарана. А теперь он проявил максимум смекалки. Тень менялась уже некоторое время, она как бы распухала. И вот вырос горбатый холмик, словно кто-то нагрузил тачку до предела. И эта бороздка, углубление в земле…

Это был отпечаток шины, след тяжело груженной тачки. Все менялось.

– А вы, ребята, оживаете, – хрипло проговорила Раз-Два-Сникерс. Тут же оглянулась, очень надеясь, что не выглядела затравленной. Посмотрела по сторонам. Поймала себя на том, что ищет эту странную горлицу. Потому что – и теперь это очевидно – паучок оживал, а она не знала, что с этим делать.

«Я в западне, – подумала Раз-Два-Сникерс. – Туман не выпустит меня. А ночью придут тени. Уже не с пустыми руками – прихватят с собой груженую тачку. Настолько тяжелую, что она в состоянии оставлять следы на земле. И вполне вероятно, на этот раз их действия окажутся более эффективны».

Она забила до отказа свою звонницу запасом воды и пищи. Подстрелила дичи, пару диких кроликов. К счастью, соли в убежище оказалось в достатке; Раз-Два-Сникерс переложила мясо щедрыми слоями, оставила сушиться на солнце. К грибам она доверия не испытывала, даже к тем, что, очевидно, считались съедобными, а вот ягод вокруг ее живительного родника было в изобилии. Подумала, что стоит разобрать бревна дома напротив, укрепить, подперев, двери церкви и пол в звоннице, а потом подумала, что неизвестно, что именно она впустит в свое убежище вместе с этими бревнами. Вооружилась топором, поправила лезвие – видимо, им давно не пользовались, – отправилась в лес. Логика подсказывала, что деревья стоит рубить недалеко от родника, указанного горлицей. Там все еще оставалось хорошее место.

– Где ты, глупая добрая птичка? – сказала Раз-Два-Сникерс. – Почему скрылась? Мне так одиноко.

Но ноток отчаяния больше не присутствовало в ее голосе. Горлица указала ей, где найти воду, вода помогла справиться со всем остальным. «Почему „Раджа“? Что это было? Почему какая-то еле уловимая смутная печаль о чем-то утерянном, знакомом, но не вспомнить, как бывает, если утеряно безвозвратно?»

– Где ты, моя добрая птичка? Что ты такое? Хоть намекни, мне так это надо…

Но горлица опять не появилась.

Она проработала до вечера. Взмокла и устала, хотя похвастаться особо было нечем. Успела справиться лишь с одним деревом. Хотела повалить больше, но поняла, что надо обрубить ветки и разрубить на несколько частей ствол, чтобы можно было дотащить до колокольни. Заострила полученные бревна, подперла ими дверь. Солнце садилось, когда она забаррикадировалась изнутри. Не хлипко, конечно, но и ощущение надежности не пришло. Опять пожалела, что в последний момент, еще на Линии застав, выложила веревку, которая всегда лежала в рюкзаке. Избавилась от лишней тяжести, собиралась быстро передвигаться. Сейчас веревка оказалась бы на вес золота, можно было бы разобрать, уничтожить лестницу, по которой она только что поднялась в звонницу.