Брат Фекл схватил перо и свои страницы и бросился прочь, к раскрытому окну. Вот почему становилось легче, когда он удалялся от Книги. Но яд уже проник в кровь, уже делает свое дело; крепчайшая эссенция грибных спор, которая испаряется, быстро улетучивается при свете, и следов не останется.

Еще с этой сиротливой печалью, но уже и почти равнодушием брат Фекл вспомнил, как ему передавали Книгу, бережно завернутую в несколько слоев плотной материи.

– Возлюбленные братья, как же… – прохрипел брат Фекл. Слабо присел на краешек лавки, попытался разложить записи на ровной поверхности, глядя на расплывчатые буквы. Поднес к листу чернильное перо…

Его отравили. Убили, и обратного пути уже нет. Но, может, он успеет, успеет записать как можно больше. Не разоблачения, нет, а ту великую, простую и чудесную тайну, что успел узреть…

Однако брату Феклу больше не было отведено времени. Он словно стал давиться своим горячим распухшим языком. На краешке губ выступила пена, и, не успев вновь добраться до спасительного окна, возможно давшего хоть небольшую передышку, брат Фекл опрокинул лавку и рухнул на дощатый пол своей кельи.

Дымчатый котенок посмотрел на него в удивлении – двуногий наделал грохота. Но пришедшая вслед тишина оказалась недолгой. Скрипнула половица, котенок прижал уши к голове и негромко зашипел. В келье брата Фекла появились двое посторонних – тоже двуногие, но пахло от них не так, как от Возлюбленных братьев, к чьему запаху котенок успел привыкнуть, потому что не знал другого.

– Он умер? – Голос был тихий, приглушенный плотной тканью, нижняя половина лиц укрыта косынками.

– Не знаю. Наверное… Вот она.

– Да, но…

– Забирай скорее.

– Конечно.

Один из вошедших осторожно, не касаясь тела, переступил через брата Фекла. Взял со стола манускрипт, схлопнул тяжелые половинки, закрывая замочки на переплете, бережно, но не с почтительным трепетом книжного человека, а скорее, чтоб не навредить ценному товару, отправил Книгу на дно матерчатой сумки.

– Все, уходим.

– Подожди. Надо закрыть ему глаза.

– Во имя всех святых…

Но тот, кто забрал Книгу, склонился над братом Феклом – котенок снова зашипел, – перекинув сумку за спину, чтоб не мешала; протянул ладонь и неожиданно, совсем неподобающе вскрикнул. Потому что сам он и его напарник в следующее мгновение сделались свидетелями довольно жуткой сцены. Возможно, на последнем импульсе агонии старый монах вдруг ухватил за руку склонившегося над ним человека. В ужасе, но еще больше в замешательстве тот попытался высвободиться, котенок шипел, а пена теперь вовсю прибывала из полураскрытого рта старого монаха. Но рука его проявила внезапную силу.

– Аква… – прохрипел брат Фекл.

Забравший Книгу несколько обескураженно обнаружил, что монах впихивает ему в руки пачку каких-то листов. А потом он посмотрел в умирающие глаза брата Фекла и на какое-то мгновение словно обмяк. Они смотрели друг на друга – пристально, очень недолго, но во взгляде забравшего Книгу успело мелькнуть изумление. Он, наверное, смог бы что-то сказать, но зрачки брата Фекла закатились, а потом его глаза закрылись сами собой.

Через несколько секунд, когда в келье снова воцарилась тишина, котенок подошел к телу брата Фекла, обнюхал его руку, пытаясь поиграть, но, так как ответа от двуногого не последовало, улегся рядом и задремал.

Лодка быстро скользила прочь от Озерной обители. Хотя все прошло не так, дело было сделано. Когда почти добрались до плотины, из-за туч предательски показалась луна. Но обитель, чернеющая посреди водохранилища, осталась теперь далеко за спиной. Из сумрака, отчетливо выделяясь, наплывала земляная плотина, закрывающая Уч-море от основного русла канала. Ночью на плотине могло оказаться все что угодно, хотя, к счастью, Псы Пустых земель и прочие твари, таящиеся в глубоких выжженных трещинах, побаивались близко подходить к воде. К тому же со стороны канала плотины стерегли – ничто не должно было нарушать покой Озерной обители. Но те, кто находился в лодке, знали, как обойти посты. Правда, порой они пользовались путями, по которым никто их живых на канале не пошел бы добровольно.