(Не богохульствуй! Не в твоем праве полагать лишними слова Священного Писания!)

прямо на страницах манускрипта. Он не станет портить Книгу. Надо переписывать все на отдельные листы, а там уже…

Брат Фекл, склоняя голову, смотрел на раскрытые страницы. Вся Книга зазвучала по-другому.

«Армии Разделенных грянут с севера, из-за Темных шлюзов…»

С детства воображение рисовало бесчисленные полчища этих кошмарных тварей, разрезанных пополам вдоль или поперек; позже он узнал еще более ужасные вещи о том, что они могут быть отделены от своих душ. Хищная агрессивная передвигающаяся материя нагрянет, чтобы уничтожить последние оплоты духа в Озерной обители…

Брат Фекл, странно хмурясь, смотрел на манускрипт.

– Это значит совсем другое, – вдруг низким голосом произнес он, и опять его сердце предательски забилось быстрее, однако сбиваясь с ритма.

Котенок оставил в покое свой хвост и теперь уставился на двуногого с недоумением. Он был гладкошерстный, с умной мордочкой и большими разноцветными глазками. Не дождавшись от брата Фекла продолжения, он вернулся к забавам с хвостом, видимо, сочтя это более интересным.

«А ведь Аква говорила мне, – подумал брат Фекл. – Любопытная и упрямая. С детства была такой».

Только ведь дело не в девочке. Не только в девочке. Червячок сомнения давно уже поселился и грыз сердце брата Фекла. Поэтому вместе с благоговейным трепетом он и испытал эту порочную радость.

Подкатил новый, гораздо более сильный прилив дурноты, и в груди повисла тяжесть. Что-то с ним не то. Испарина выступила на лбу, брат Фекл отер ее тыльной стороной ладони. И вдруг резкий приступ панической атаки

(«Я умираю?!»)

сменился сиротливым и холодным чувством. Старый монах посмотрел на густую тьму за окошком кельи; и само оно, и обрамленный им квадратик черноты показались дрожащими. Но пока он жив. И будет бороться, пока он…

Брат Фекл снова провел тыльной стороной ладони – холодная испарина на лбу… Как быстро и внезапно, ведь еще сегодня утром и днем он чувствовал себя прекрасно, сплавал на плоскодонке к плотине, куда накануне, не спросившись, отправились шалопаи-послушники, и весьма бодро правил веслом.

На слабеющих ногах он добрался до окошка, распахнул его. Сделал глубокий вдох свежего озерного воздуха. Сразу стало легче, но только этот сиротливый холод не ушел насовсем.

«Наверное, вот и пробил мой час», – подумал брат Фекл. Посмотрел на огоньки трех свечей, что горели над раскрытым фолиантом. Понял, что у него слезятся глаза. Жизнь, как огонек, – сильна, но задуть ее ничего не стоит.

Брат Фекл быстро вернулся за свое рабочее место, ухватился за перо и принялся писать. Легкая дурнота, и высохла вся гортань… Писать. Быстро. Тезисами. Чтобы успеть как можно больше…

Перед глазами пошли круги, и теперь рука, держащая перо, становилась все менее послушной. Брат Фекл чуть отклонился, чтобы перевести дух, и, хоть боль, сжавшая виски и наполняющая голову какой-то ватной пустотой, не прошла, стало немного легче.

– Почему у сырости грибное зловоние? – повисло на раскаленном, как камень на солнце, языке.

Брат Фекл поморгал. Буквы манускрипта дрожали, этот липкий воздух. Словно испарения от страниц…

И вдруг он все понял. Но только не мог поверить, что такое возможно. Этот бесценный экземпляр «Деяний Святых» вовсе не подвергся дурному хранению. И страницы древнего манускрипта потемнели совсем по другой причине. Брат Фекл вдруг печально улыбнулся, смущенно, беспомощно…

– Аква, – тихо прошептал он. – Кто теперь позаботится…

Вот чем были этот воздух, показавшийся липким, и сырость, исходящая от страниц. Его отравили. Книга пропитана ядом. Эссенция…