– Что, солнышко, пока никак? – обронила Раз-Два-Сникерс. И услышала собственный нервный смешок.

Строитель поднял голову и сердито посмотрел на Раз-Два-Сникерс. Она подумала, что это была первая эмоция, которую ей удалось уловить в их прежде сонных глазах. И еще подумала, какими они станут следующей ночью. Насколько сделаются активней. И следующей. И той, что придет за ней.

Лодка двигалась по утреннему водохранилищу. За воротами дул совсем легкий ветерок, не то что накануне, когда сигнальные дымы склонялись к самой воде, и скорость была невелика. Федор знал, что теперь ему следует спешить, и даже подумывал пересесть в легкую лодку девочки и идти дальше на веслах. Но та замялась, а потом заявила, что это может быть смертельно опасным для них обоих. Она явно что-то скрывала – возможно, что-то личное. Доверие между ними устанавливалось медленно, и пока Федор решил дать ей возможность выговориться. Ее лодочку взяли на буксир.

– Он защищает нас не только от тумана и не только от чужаков. – Девочка умылась и выглядела несколько бодрее, но все равно говорила вялым уставшим голосом. – Монахи всех убедили, что он – дар, что Лабиринт – высшая благодать, только…

– А ты как считаешь? – спросил Федор.

– Не знаю. – Девочка болезненно пожала плечами. – Все так, защищает. Только иногда мне кажется, что мы для него как стадо, которое разводят; своих – лучших – пока не трогает, бережет, так, щиплет помаленьку. Что он как хищный зверь, и все эти пути для того, чтобы набить его ненасытное брюхо. А иногда мне его жаль.

«Она опять говорит об этом их Лабиринте как о живом существе», – подумал Федор. Вслух напомнил:

– Ты сказала, не только от чужаков и тумана…

– Не только, – согласилась девочка; зябко покосилась на левый берег и спросила почти шепотом: – Ничего не слышишь?

Он удивленно пожал плечами.

– Гул. Там. – Она коротким кивком, но не оборачиваясь, указала на Пустые земли. – Совсем тихо, но различить можно. Как будто там чего-то очень много, и оно…

Девочка замолчала. Короткая и несколько болезненная гримаса скривила губы. Федор попытался разобрать, что уловил в ее глазах, и понял, что это давно испытываемый страх, долгий, к которому привыкаешь.

– У нас это называют «голосами канала», – ровно сказал Федор. – Встречается много где.

– Да, голоса тоже можно иногда различить, и еще шепот. – Она испытующе посмотрела на него. – Ты когда-нибудь слышал о Разделенных?

– Разделенных? – Федор нахмурился.

– Это они. Там. Я пока к тебе плыла, наслушалась. – У нее дернулся подбородок. – Их становится все больше. Монахи говорят, что незаметно там собирается целая армия.

– Ты ведь не во всем им доверяешь? – мягко спросил он.

– В этом они правы. – Она тяжело вздохнула. – Я в детстве видела одного. Капитаны отлавливали их и для забавы показывали на площади. Мне потом кошмары снились.

«Возможно, она говорит о Диких, – подумал Федор. – Или о псах Пустых земель».

– А почему вы их так странно называете?

– Потому что они такие. – Девочка провела рукой в воздухе крест-накрест, будто резала что-то на части.

– Уродливые? – подсказал Федор. И псы, и Дикие порядком изувечены.

– Хуже. Монахи говорят, что Разделенные хуже того, что в тумане. Что у них нет души. Вернее, она отделена и находится где-то в плохом месте и оттуда повелевает ими. Поэтому в них совсем нет ни страха, ни жалости.

– На канале много всего, – неопределенно сказал Федор. И подумал, что совсем недавно встретился с чем-то подобным – оборотнями Икши.

– Да… Но монахи, Возлюбленные, говорят, что лишь Лабиринт защищает нас от Разделенных. Только становится хуже. Готовится вторжение. Как только их станет достаточно много… И когда они придут, хлынут целыми полчищами, их не смогут остановить капитаны.