– Какие твои предложения? – вяло поинтересовался Хома. – Если мы от нее не избавляемся и нас поймают, то…

– Нас не поймают. Нам теперь в другую сторону. Люди там не ходят.

– Что ты хочешь сказать? – Неожиданно голос Хомы сделался сиплым, словно подсел.

– Я почти расшифровал Книгу, но… Нам туда. – Брут неопределенно махнул рукой. Однако и у него щеки побледнели, когда, отворачиваясь, чтобы не смотреть брату в глаза, он быстро добавил: – В Рождественно.

– В Ро-жж… же… – Челюсти Хомы клацнули. Он хотел было что-то сказать, но слова застряли в горле. Да и к чему тут разговоры. Брут не хуже Хомы знал, кто там теперь поселился. В третий раз за сегодняшнее утро Хома решил, что проклятая книга все-таки сделала свое дело. И его единственный братец Брут неизлечимо болен.

– С того момента, как я села в эту самую лодку, ни на минуту не останавливалась, – повторила девочка.

– И за воротами не ждала?

– Некогда мне было прохлаждаться.

– Но ведь я видел… Впервые обнаружил твою лодку еще засветло и не дольше, чем в часе-полутора ходу отсюда.

– Говорю же, Лабиринт. Ты не знаешь, что видел.

– Тебя! И плыла ты в мою сторону…

Федор недоверчиво смотрел на нее. Только что она рассказала ему какую-то ненормальную жуткую сказку, наподобие тех страшилок, что ходили по каналу, пока он еще жил в Дубне. Проблема в том, что в основе всех тех баек и легенд всегда присутствовали отблески правды. Искаженной, прикрытой домыслами спасительного, хоть и жутковатого, волшебства. Чего же ему ждать? Что еще мог рассказать ребенок? То знание о непонятном и страшном мире, которое воспринял в форме сказки. В свое время он и сам приложил к этому руку – орден гидов умел хранить некоторые неудобные тайны.

– Ты действительно видел, как я плыла по Лабиринту, – согласилась девочка, – но расстояние оценил неверно. Намного больше было. Да и не твоя вина… Скорее всего, ты заметил самое начало моего пути, а потом уснул. Сам же сказал, светло было.

– А приплыла ты из Пирогово, – уточнил Федор.

– Все верно.

Он обдумал услышанное.

– Хм, сейчас ночь. Но когда рассветет, на той стороне будут густые древние леса, укрытые туманом.

– Знаю. – Она как-то безрадостно улыбнулась, и Федор снова подумал, что ей пришлось повзрослеть до срока. – Даже знаю, что живет в тех лесах.

– Озера поворачивают, канал несколько раз меняет свое направление. Но даже если его распрямить, найти бесстрашных дровосеков и вырубить лес, – Федор пытался говорить шутливо, только давалось это все сложнее, – и даже если уйдет туман, понадобится зрение орла, чтобы увидеть отсюда Пирогово.

– Конечно, если смотреть по-привычному… – пробурчала она. – Тебе просто сложно поверить. Но как поверишь, сразу поймешь.

– Что?

– Лабиринт. Иногда можно увидеть очень далекое, как сквозь прозрачные стены. И часто скрыто то, что у тебя прямо под носом. Пока не наткнешься на него. И тогда может быть поздно. И этим пользуются наши.

– Поздно?

Она кивнула.

– Говорю же, без лоцманов чужакам не пройти Лабиринта. – Девочка говорила тихо. Начался рассвет, и стало видно, насколько она на самом деле измотана. – Здесь всегда так было. Это как в книжках… Ну знаешь, когда делают лабиринты из живых кустов? Или которые строили в Древнем мире. Только этот наоборот – он на самом деле. И, – развела руками по сторонам, – он здесь везде, вокруг.

Федор молча смотрел на нее. Он все еще не мог побороть скепсиса.

– И только лоцманы знают дорогу, – сказал Федор. – Они что-то особенное?

– Нет. Самые обычные, – пожала плечами. – Местные. Просто все наши, местные, в отличие от чужаков, знают и видят единственный путь по Лабиринту. За это и требуют платить ясак. А так заблудишься. Те, кто решает на свой страх и риск, никогда больше не возвращаются. Заблудился – пропал. Лодки теряются. Лабиринт забрал их всех и еще никого не отпустил.