«Щель-то – ладно, – соображал Соломатин. – Но во дворе, за кухней…» Впрочем, думать об этом «во дворе, за кухней» не хотелось.

– Вот мы и дома! – радостно объявил Ардальон в закусочной. И обратился к кассирше: – Людочка, ты все, как рододендрон альпийский, цветешь и благоухаешь!

– Ну, ты скажешь! – обрадовалась кассирша. Но было видно, что выделить личность вновь прибывшего из прочих посетителей она в затруднении. Впрочем, что-то она и вспомнила: – Давно я тебя не видела.

– В другую смену заходил, – быстро сказал Ардальон. – В другую смену.

– Ой, ой! Альберт, ты все такой же красавец!

– Ну, не совсем Альберт, – скромно сказал Ардальон.

– Ну да, – согласилась кассирша. – Я помню. Не Альберт. А А́льберт. Ты ведь с Машковым учился и с Женей Мироновым.

Угощение от Ардальона Соломатин принять все же отказался, купил себе напиток и жаркое в горшочке. За столиком у стены чокнулись, выпили, Ардальон сейчас же перешел на «ты», а говорить принялся отчего-то шепотом:

– Я тут свой… Свой… Но за кого только меня здесь не принимают… Альберт – это еще куда ни шло… А я – Ардальон! Блажь моего родителя! Бегал в молодости по гаревой дорожке. Кумиром у него был Ардальон Игнатьев, якобы учитель из чувашской деревни. Тогда всем нашим звездам полагалось иметь трудовые профессии. Кто электрик, кто токарь, кто учитель. Ардальон Игнатьев, чуваш, в Хельсинки на первых наших Олимпийских играх стал чемпионом. И не в какой-нибудь гимнастике, а в беге на четыреста метров. Да и с феноменальным результатом – сорок шесть секунд. Ни один негр не мог тогда так пробежать. И через годы папаша мой не успокоился, первенца своего обозвал Ардальоном. Ну хоть был бы я Игнатьевым, а то ведь мы Полосухины! Ардальон Полосухин! Каково! Сразу же – в фельетон! Или хуже того – в памфлет! И где нынче олимпийский чемпион? Никто не помнит и не знает. Спился, небось. И сгинул. А ты волочи его имя. И был бы в нем высокий или поэтический смысл, предназначение мое возносящий. Так нет. Из толкователя имен следует, что Ардальон – хлопотун, суетливый человек. Опять же – каково! Но привык…

Жидкости в сосудах Ардальона иссякли, и он отправился к стойке за пивом, нынче оно значилось очаковским сортом «Норд-Вест». Пока Даша наливала кружку и отстаивала пену, Ардальон обошел столики, шумно и с распахнутыми руками, всем он был, похоже, мил и дорог, его обнимали, уговаривали присесть, правда, называли при этом не только Ардальоном и Альбертом, но еще и Арнольдом, Альфонсом и даже Георгием. У всех Ардальон интересовался состоянием драгоценного здоровья и радовался процветанию каждого. Среди приветствовавших Ардальона, впрочем, сдержанно, Соломатин, в углу у окна, углядел некоего своего знакомого, встреча с кем ему сейчас, пожалуй, не доставила бы радости. Это был я.

– Половина неизвестна мне, – сказал Ардальон. – Половине неизвестен я. Но тут как бы улица в деревне. Или в некогда процветавшем Тифлисе. Для кого я здесь модельер. Для кого народный художник Армении. Для кого – кидала. Но все равно приятно. И комфортно. Жаль, что это заведение скоро закроют. Впрочем, что жалеть-то. Сказано: слить из бачка!

И в шуме застолья ясновидческие слова эти были услышаны кассиршей.

– Альберт, что ты говоришь! – воскликнула она. – Креста на тебе нет! С чего ты взял, что нас скоро закроют?

– Ну что вы, Людочка, солнышко мое, – как бы испугался Ардальон. – Разве мог я такое произнести? Разве мог я высказать такое направление мыслей? Вас и вашу закусочную ангелы будут хранить вечно. Под присмотром серафимов…