Отец молча забрал ее и я, тихо выдохнув, позволила себе присесть на диване в гостиной, что примыкала к дальней спальне. Мое сердце стучало так быстро и сильно, что мне почудилось, словно оно в разы увеличилось и потяжелело. Прижав руки к груди, я прислушалась к тишине дома.

Ее снова нарушил вскрик. Рванный и хриплый. Я непроизвольно вскочила с дивана и немного походила из одного угла в другой. Крик повторился, а за ним послышалось какое-то шуршание. Как бы я ни храбрилась и ни уговаривала себя, а слышать всё это было выше моих сил. Будто боль, что вызывала эти крики, принадлежала мне или же я была причастна к ее возникновению. Всё это, конечно, полная ерунда, но вот страх и паника оказались сильней голоса разума.

Я ушла на кухню и плотно прикрыла за собой дверь. Несколько минут я стояла посреди комнаты и смотрела невидящим взглядом куда-то сквозь пространство. Любые мысли, связанные с Костей, я упрямо старалась слишком близко к себе не подпускать. А зачем? Ради чего?

Всё это время я тщательно убеждала себя, что та моя глупая влюбленность не имела никакого права на существование и вообще, ей не из чего было появиться. Но прошло столько лет, а моя влюбленность никуда не исчезла. Хотя в универе были парни, которые хотели со мной встречаться. Один из них почти целый год упрямо старался добиться моего расположения. А я… Не знаю, что со мной случилось и почему я не смогла забыть одного вполне конкретного мужчину. Мужчину, который теперь мучился от боли в стенах моего дома.

Тряхнув головой, я поторопилась нацепить фартук, вымыть руки и заняться обедом. Вряд ли кто-то из нас в ближайшее время вообще захочет есть, но мне срочно нужно было чем-то занять руки. И мысли.

Открыв холодильник, я достала почти всё, что в нем хранилось и взялась за дело. Пыталась сосредоточиться на нарезке овощей и количестве оливкового масла, которое налила в сковороду, но получалось с трудом. Хотя бы потому, что у меня до сих пор тряслись руки.

Когда отец молча и почти беззвучно зашел на кухню, я практически закончила с готовкой овощного супа, в котором на самом деле не было смысла, потому что еды и без него вполне хватало.

Папа выбросил в мусорное ведро остатки бинтов и упаковки из-под ваты, затем тщательно вымыл руки и сел за стол.

— Что случилось? — слишком тихо, словно нас мог услышать кто-то посторонний, спросила я.

— Ничего хорошего, — папа помассировал надбровные дуги и тяжело вздохнул. — У Кости возникли серьезные проблемы. Он «поймал» огнестрельное. Так сложилось, что ближайшим пунктом для передышки оказался наш дом.

— Разве не логичней было бы прямиком в больницу отправиться? — тревога продолжала грохотать в моем сердце, но я, сдерживая ее, задала вдогонку еще один вопрос: — С ним… с ним всё в порядке?

— Ерунда. Пуля угодила в плечо. Единственное, что прошла не на вылет. Пришлось повозиться с ней, чтобы нормально вытащить. Но в больницу ему нельзя. Никто вообще не должен знать, что он здесь, — папа со всей серьезностью посмотрел на меня. — Понятно?

— Понятно, — ответила я.

— Пару дней полежит у нас. Придет в себя, а затем его заберут.

— Кто?

— Его люди.

— Какие-нибудь бандиты? Не просто так его подстрелили, верно?

— Иля, тебя это вообще не должно касаться. Единственное, что мне нужно, чтобы ты сегодня побыла дома и присмотрела за Костей. Он сейчас спит, а мне нужно возвращаться на работу.

Папа не удержался и умыкнул со стола пару бутербродов, которые я сделала на скорую руку вслед за супом.

— А как же нормально пообедать?

— Уже не успею. Но хочу сказать, что у тебя даже бутерброды получаются по-особенному вкусно. Я такие сам никогда не сделаю, — папа устало мне улыбнулся и ушел.