Мне ничего не осталось, кроме как молча принять эту неизменность. Я запрятала свою наивную глупую влюбленность глубоко внутри себя и зачем-то сохранила ее. Не знаю, зачем и для чего. Но даже теперь, когда мне осенью должно уже стукнуть двадцать четыре, а о той восемнадцатилетней дурнушки Иларии не осталось и следа, я всё равно не могла представить рядом с собой другого мужчину. Не получалось.

Поэтому моя личная жизнь и «никак» давно стали словами синонимами друг для друга.

2. Два.

— Только не говори, что ты всё еще не можешь его забыть, — словно прочитав мои мысли, вздохнула Женька и надела солнцезащитные очки.

Я продолжила с еще большим усердием втирать крем в кожу, словно это занятие вдруг стало для меня неимоверно интересным. Настолько интересным, что я даже потеряла нить нашего разговора.

— Иля, я угадала? — в голосе подруги отчетливо проскользнула тревога.

— Тут и гадать нечего, — пробормотала я и закрыв тюбик с солнцезащитным кремом, бросила его обратно в сумку.

Когда я решила приехать на лето домой, была абсолютно точно уверена, что не стану вспоминать о нем. Да тут и вспоминать-то особо и нечего! Мне едва исполнилось восемнадцать. Мать впервые нас с отцом бросила и укатила непонятно куда со своими очередным любовником. Я готовилась к поступлению, а тут случилось такое. Отец начал топить злость и обиду в алкоголе. В общем, скучать не приходилось.

Именно в тот нелегкий период неожиданно появился он. Константин приехал всего на пару дней к отцу. Они были друзьями еще со школьной скамьи. Последний раз виделись очень давно, а тут подвернулся удобный случай. Правда, вместо веселого и трезвого друга Константин застал… Папа был, мягко говоря, не в форме. Я и ругалась с ним, и умоляла, и плакала, и просто страшно злилась, но ничего не могла сделать. Папа меня даже слушать не хотел, просто упрямо тянулся к бутылке. Я их прятала, выливала алкоголь, но это не помогало. Он просто шел и покупал новую порцию.

— Ты на него не злись, — это были первые слова Константина, которые он адресовал лично мне.

Я стояла на крошечной открытой веранде, и в очередной раз за то дурацкое лето пыталась угомонить свои слезы. Но никаких сил уже просто не осталось, поэтому я тихонько плакала и ненавидела весь чертов мир, который вынуждал меня из раза в раз переживать очередную затяжную ссору с пьяным отцом.

— Сама решу, что мне делать, — недовольно проворчала я и громко икнула в попытке подавить очередной всхлип.

— Держи, самостоятельная.

Я увидела широкую мужскую ладонь, которая протянула мне потрепанный носовой платок в бледно-синюю полоску.

— Иначе всю веранду затопишь.

Наверное, Константин решил, что его шутка оказалась удачной и уместной, но меня она тогда ужасно разозлила. Тем не менее платок я всё же взяла и хорошенько высморкалась.

— Папка твой, — Константин подошел и облокотившись на деревянные перила, чиркнул зажигалкой и подкурил. — Очень любит твою мамку. Это еще со школы тянется. Мы все втроем в одной школе учились.

Стиснув платок в кулаке, я посмотрела на нашего гостя заплаканными глазами. У него оказался на редкость резкий профиль. Серые глаза, что своим оттенком напомнили мне ртуть, были глубоко посажаны и задумчиво глядели куда-то вдаль, будто сквозь пространство. Меж длинных пальцев тихо тлела сигарета, которую иногда перехватывали тонкие губы.

— Поэтому и страдает так сильно, — закончил свою мысль Константин и взглянул на меня.

Наверное, именно тогда я в него и влюбилась, правда, сама еще этого до конца не осознала. Я никогда ни у кого не видела таких глаз ни до встречи с этим человеком, ни после. Слишком глубокий и тяжелый взгляд. Мне почудилось, что я даже почувствовала эту странную тяжесть на своих плечах. Вкупе с массивной фигурой он становился почти подавляющим, поэтому я поспешила увести свой взгляд в сторону.