Мне поначалу казалось, что она изводила брата немыслимо, даже удивилась – как так можно? Разве воспитанные леди так себя ведут? В самом деле, куда только смотрят ее родители? А родители смотрели друг на друга, а ещё на свои земли и своих людей. Но и Кэйла не обременяло присматривать за сестрёнкой, которую он обожал.

Внутри этой семьи царила невероятная гармония, такая, что щемило внутри. Я боялась находиться с ними. Боялась. Но я вообще всего боялась. Любой резкий звук мог расстроить меня, и я была готова сжаться до размеров песчинки.

«Тихоня», – тепло улыбался Кэйлан.

Дети при дворе меня называли «ржавым или кровавым духом семьи Лэсарт», чем доводили меня сначала до слёз, а потом, когда стала старше, до едва сдерживаемой злобы и мелкого пакостного колдовства.

Но у Д'Эвре я никогда не слышала обзывательств, никто никогда не шутил надо мной зло или обидно. Эли всегда обнимала меня и искренне улыбалась, восхищаясь огнём моих волос. А её мама заплетала мне косы, гладила по голове и, порой, отпускала шуточку о том, что вот так надо вести себя настоящей леди, а не как Элинор. Девчонка срывалась с места, не давая заплетать себе вторую косу, и неслась в сторону мужчин проверять — встал ли брат. Ей непременно требовалась конная прогулка, или пройтись пешком до соседней с замком деревни. А летом:

— Пойдем на реку, нуууууу же!

Эли всегда говорила — если я буду бегать с распущенными волосами, то все подумают, что вокруг всё горит огнём.

И я не шла к ним в воду, потому что боялась воды, безумно боялась.

— Ну, же Киана, – протянула мне руку Элинор, обнимая Кэйлана.

— Не приставай, Эли, – ворчал он, доплыв с ней на руках до берега. — И как ты теперь домой пойдёшь, глупая?

— Сам дууууурак, – топнула она ногой и понеслась в сторону дома. И мне тогда казалось, что перед ней расступались деревья и стелилась трава. Её любил мир.

— Пойдём? – ледяная после воды рука Кэйла, протянутая мне, обжигала.

И мне так спокойно было с ними. Я обожала их. Всех.

— Тыыыыыы, как ты можешь, кааааак? – шипела мне на ухо злым проникающим в самую душу шёпотом старуха, моя бабка. Ведьма.

Её неупокоенный дух преследовал меня с самого того момента, как мою семью казнили за предательство короны. От неё я знала всё в подробностях, которые не стоило бы знать ребёнку, из-за её вечного преследования меня, я сжималась и закрывалась в себе. Она нависала надо мной и требовала возмездия.

«Когда ты станешь ведьмой, я научу тебя!» – говорила она в ночи, когда я пыталась уснуть.

И только у Д'Эвре она не смела показывать себя, потому что герцогиня Илайна Д'Эвре была ведьмой, да и Моран, травница и целительница из соседней к замку деревни, Ласты… моя бабка просто не могла показать себя при них. И я была счастлива. Я была счастлива от этих мгновений спокойствия и тишины. Я наслаждалась теплом, уютом. Но…

— Они, они! Вороны! Вороны, которые растерзали твою семью! – каркала она не хуже этой птицы, что служила гербом для герцогов Д'Эвре. Мое спокойствие заканчивалось, как только я возвращалась во дворец. — Мести, мести! Вот чего ты должна хотеть. Взращивай в своём сердце жгучую месть. Только кровь смоет зло, которое они принесли тебе, моя крошка, тебе и нашей семье. Извести, уничтожить, отомстить!

А я видела от них только тепло и участие, а потом… потом Кэйлан Д'Эвре стал моим женихом. Его Величество решил, что это «правильный и верный шаг», но мы с Кэйлом уже не были детьми. Красивый тёмный принц для меня, измученной тьмой внутри, призывами к мести, скорбью будущей ведьмы — он был глотком воздуха. Я отчаянно хотела, чтобы он помог мне, чтобы вытащил из этого мрака. Но… да – я всё ещё была тихоней. Я боялась раскрыть рот. Я уже похоронила внутри себя надежду, что дух неупокоенный оставит меня. Страшилась, до обледенения страшилась стать ведьмой. Мне надо было рассказать Кэйлу, надо было рассказать… однако – ох, все эти вздорные, яркие девицы, которым невозможно было противостоять ни одному мужчине в здравом уме. Я старалась быть такой, как они, но у меня так скверно получалось.