– Одиннадцать из двенадцати?

Ланселот понял, что умение задавать каверзные вопросы было одним из немногих готовых навыков Санчо.

– Могли и все двенадцать…

Санчо остановился второй раз.

– Ничего! – Ланселот сказал это так, что Санчо отпрянул. – Я сегодня хотел сдаться. Только не вышло ничего. – Рыцарь опять выдал свою кривую улыбку, однако на этот раз кривизне его гримасы позавидовал бы сам Джим Кэрри.

– А почему ты решил сдаться?

– Потому! Я тебе только что рассказывал. Ты лучше спроси, почему не сдался?

Санчо последовал совету.

– Мне не дали, – ответил рыцарь на собственный вопрос.

– Это те, с которыми ты подрался?

– Нет, это были как раз мои коллеги. Те, кто уже. Они были после.

– Почему они напали? – Санчо вспомнил эпизод боя и оставил за бортом неудачную капитуляцию Ланселота, потому что не мог поддерживать две темы сразу или думать о двух вещах одновременно.

– Это я напал, – обескуражил рыцарь. – Но я просто опередил. Хотели отобрать мой меч. Есть такой обычай, если выиграть поединок, то можно оставить себе оружие и доспехи побежденного. Но вот зачем им мой меч – другой вопрос. Чужая грань Экскалибура твоей не станет никогда. Прямо-таки стихи получились…

Он замолк. Санчо не стал больше докучать расспросами.

Через некоторое время рыцарь свернул в подворотню, провел Санчо какими-то закоулками, а дальше они снова оказались на одноэтажной улице с деревянными домами, сродни той, на какой и встретились. Опять звезды были едва ли не самым ярким освещением. Кукушкину сделалось не по себе, он старался держаться поближе к Ланселоту. Потом они и вовсе спустились в какой-то овраг. Здесь, на дне, по склонам тоже стояли чьи-то жилища.

Наконец рыцарь свернул к двери в заборе. Открывая, он впервые за все время своего молчания посмотрел на Санчо:

– Заходи, гостем будешь…

Если во дворе можно было разглядеть хотя бы очертания предметов – сарай, поленница, а там какая-то плаха с топором, или, может, колуном, – то в доме Санчо постоянно обо что-нибудь спотыкался. Вот порог, а вот угол, а вот…

– Подожди, сейчас будет свет, – раздался из тьмы голос Ланселота.

Вспыхнул огонек, дрожа и колеблясь. Потом еще и еще. «Зачем он столько спичек жжет?» – подумал Санчо и тут же понял, что спичка на самом деле у рыцаря всего одна.

Ланселот зажигал свечи.

В их неровном свете казалось, что комната немного ходит ходуном. Санчо даже на всякий случай ухватился за дверной косяк. Конечно, он это сделал от удивления.

– У меня еще керосинка есть, – поведал Ланселот. – Включить?

– Нет, – ответил Санчо. – Обойдемся.

– Можешь раздеться, – Ланселот бросил куртку на вешалку. – Я сегодня топил.

В доме, и правда, было тепло. Кукушкин старательно вытер подошвы о тряпку у двери, разулся и тоже стянул куртку. За всеми этими манипуляциями он не переставал рассматривать комнату.

– Хотя мы только что были в известном заведении, – сказал Ланселот, – чаю сообразить не мешало бы. А?

– Можно, – ответил Кукушкин.

– Сейчас, только включу примус…

– Примус?!

– Шучу, – улыбка рыцаря плавала над свечами, и сейчас он чем-то походил на Чеширского кота. – Газовая плита у меня есть.

Но Ланселот шутил недаром. В единственной комнате его дома Санчо не заметил ни одного электроприбора. Посередине стоял круглый стол под клетчатой скатертью, в центре его горели три свечи в старинном подсвечнике. Мебель вообще вся была антикварная. Санчо не увидел ни телевизора, ни даже люстры, – один только крюк в потолке, – зато рассмотрел на комоде патефон и стопку пластинок. Глаза отыскали и керосиновую лампу, и даже не одну.