– Генри! – позвал Плешивый.

Переговариваясь, они вошли на веранду и забарабанили в дверь.

– Эй, Генри, это Плешивый! Открывай!

«Вот тупица! – злился я. – Неужели не понятно, что я не хочу никого видеть?»

– Генри! Эй, Генри! Это мы – Плешивый и Джим! – орал этот недоумок и ломился в парадную дверь.

Потом он сказал Джимми:

– Слушай, я его видел! Я видел, как он болтался по дому!

– Не отзывается что-то.

– Лучше нам войти. Может, с ним что-нибудь случилось.

«Ты дурак! – свирепел я. – И я с тобой водился! Я дружил с тобой, когда никто не хотел даже стоять рядом. А сейчас посмотрите-ка на него!»

Я выбежал в коридор и спрятался в чулане, оставив дверь слегка приоткрытой. Я был уверен, что они не посмеют войти в дом. Но они вошли. Я оставил заднюю дверь открытой. Я слушал, как они бродили по дому.

– Он должен быть здесь, – твердил свое Плешивый. – Я видел какое-то движение…

«Вот говнюк, что, я не могу ходить по этому дому? Да я здесь живу!»

Темнота чулана надежно укрывала меня. Но я знал, что не должен позволить им найти себя здесь.

Толкнув дверь чулана, я выпрыгнул в коридор. Они оба стояли в передней комнате. Я влетел туда и заорал:

– УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА, СУЧЬИ ВЫРОДКИ!

Они вытаращились на меня.

– ПОШЛИ ВОН! ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА НАХОДИТЬСЯ ЗДЕСЬ! ВЫМЕТАЙТЕСЬ, ИЛИ Я УБЬЮ ВАС!

Они бросились к задней двери.

– БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! ИЛИ ВЫ ТРУПЫ!

Я слышал, как они выскочили во двор, потом на улицу. Мне не хотелось их преследовать. Я поднялся в свою комнату и развалился на кровати. Зачем они хотели видеть меня? Что они могли сделать? Делать же было нечего. И не о чем было разговаривать.

Пару дней спустя мать не отправилась на поиски работы. И мне как раз не надо было идти в больницу. Так что мы оба остались дома. Мне это не нравилось. Куда лучше быть одному. Я слышал, как она бродит по дому, и не выходил из своей комнаты. Нарывы болели сильнее обычного, а я проверял свое расписание самолетов. Очередной рейс ожидался в час двадцать по полудню. Я начал прислушиваться. Он опаздывал. Час двадцать по полудни уже протикало, а самолет был еще только на подходе. Когда же он пролетел мимо, опоздание составило три минуты. Потом я услышал звонок в дверь и шаги матери, которая пошла открывать.

– Эмили, проходи. Как ты?

– Здравствуй, Кейти. Ты-то как?

Это была моя бабушка, уже совсем старая. Я слышал их разговор, но не мог ничего разобрать. За это я был им благодарен. Они проговорили минут пять – десять, затем я услышал, как они идут по коридору к моей комнате.

– Я еще всех вас похороню, – твердила старуха. – Где этот мальчишка?

Дверь открылась, и они вошли.

– Здравствуй, Генри, – поздоровалась бабушка. У нее в руках была здоровенная сумка.

– Бабушка пришла помочь тебе, – волновалась мать.

Бабушка поставила сумку на туалетный столик и извлекла из нее гигантское серебряное распятие.

– Бабушка хочет помочь тебе, Генри…

Старуха стала еще толще, и бородавок на ней развелось еще больше. Выглядела она несокрушимой, и действительно верилось – смерть ее не возьмет. Она была так стара, что умирать просто не имело смысла.

– Генри, – сказала мать, – повернись на живот.

Я повернулся, бабушка подошла и склонилась надо мной. Краем глаза я отмечал ее манипуляции гигантским распятием над моим телом. Года за два до этого я определился с религией, и не в ее пользу. Если существование Бога – правда, то, значит, религия дурачит людей или же собирает вокруг себя несусветных дураков. Ну а если же все, что касается Бога, – фикция, тогда эти глупцы выглядят еще более безмозглыми.