Сантьяго молчал, пока мой рот всё ещё был приоткрыт. Наши глаза оставались прикованными друг к другу всё время, пока девушка не закончила припев, но в поле моего зрения входили части линий его татуировок, выглядывающих из под расстёгнутого воротника рубашки.

Почему он никогда не снимал её? Мы были знакомы целый год, но я ни разу не видела тело Сантьяго не объятого в одежду. Словно он скрывал что-то.

У него были шрамы?

У меня тоже.

Я не против, что у тебя есть тени, Потому что они очень похожи на мои.

– Хотела узнать, кто издевается над пианино, – соврала я. – Она не попадает в ноты, – теперь правда.

Выходило неплохо, но я слышала, что Джулия была самоучкой без опыта.

Сантьяго повернул голову и несколько секунд наблюдал за парочкой по ту сторону стекла: руки Себастьяна заменили Джулии, но её пальцы легли поверх его и музыка стала краше, будто пропитавшись умением их двоих.

– Это неважно, – уголки его губ грустно приподнялись, переводя взгляд на меня. – Она попадает в ноты его сердца. Этого достаточно.

Я почувствовала как моё собственное сердце сжалось в груди от его слов.

Этого достаточно.

Себастьян любил её несмотря на её шрамы, желание всем помочь, лучшего друга в лице Сантьяго, не затыкающего рот…

Смешок неожиданно вырвался из меня.

– Что? – мужчина выгнул бровь, смотря на меня.

– Ничего.

Он любил её вопреки всему.

– Pictures in our head of what we're supposed to be. Measuring ourselves, but where is the love? [с англ. В наших головах картинки того, какими мы должны быть. Мы оцениваем себя, но где любовь?].

Пока я думала, Сантьяго вновь стал смотреть на Джулию и я видела, как строчки песни откликались внутри него.

И что-то также откликалось внутри меня.

Изжога, твою мать.

– Папа научил играть её, когда мы были детьми и Малыш Де Сантис проводила своё лето в Калабрии вместе со мной, – шепотом произнёс Сантьяго. – Но после пожара она перестала приезжать. Я скучал.

Нервозность, злость и толика странного непонятного мне чувства исчезли, когда он заговорил о Мартине.

Теперь она была здесь. Но он уже скучал по нему.

Я не видела страданий Сантьяго, когда его отца убили и ему пришлось держать его мертвое тело, умирая от желания всё исправить. Но помнила, что сказала мне Джулия: «Жажда вернуться к тебе победила его желание уйти тогда вместе с ним».

И он не проронил ни единой улыбки в день нашей свадьбы.

Сантьяго поник. Я понимала, что он начал думать об отце, винить себя и представлять, что было бы, если сейчас он тоже был здесь.

Но я совсем не умела поддерживать людей. Я даже говорить с ними не умела.

Только несмотря на всё это, моя рука всё же потянулась к его.

– Почему ты не спустилась? – резко прочистив горло и переведя свой взгляд на меня, спросил он.

Я убрала руку за спину и сжала кулак, словно обожглась, даже не успев дотронуться до него, а затем переспросила, потерявшись в хронологии нашего диалога:

– Что?

– Почему ты не спустилась к нам прошлым вечером?

– Вы не звали меня, – напомнила я.

Но даже так, я бы не при каких обстоятельствах не присоединилась к ним.

Сантьяго, нахмурившись, раздражённо выдохнул через нос.

– Мы были не обязаны звать тебя.

Я возмущённо приоткрыла рот.

– Мы семья. Ты просто приходишь и садишься с нами за стол, Амелия.

– Вы семья, – сквозь плотно сжатые зубы, придвинувшись вперёд, исправила я.

Сантьяго наклонился и наши носы уткнулись друг в друга.

– Мы, – прошипел он.

Я зарычала, больше не шепча и не скрывая, что мы тоже были здесь. Мне хотелось укусить его за этот загорелый ровный нос!

Напряжение росло, но тихий голосок снова пробился через дверь: