— Почему? Даш, ведь конструктивный разговор всегда лучше домыслов друг за друга. 

— Знаю я! — воскликнула она, вперив в меня блестящий негодованием взгляд. — Но он точно изменяет! Он стал каким-то другим в последнее время. Постоянно шифруется, умалчивает, если я спрашиваю, где он в какой-нибудь момент. Всё мужики рано или поздно начинают изменять... 

— Не все, — терпеливо поправил я. 

— Ты не в счёт. Ты, вообще, как будто не с этой планеты. 

— У тебя предвзятое мнение о мужчинах. Где ты этого нахваталась? 

— Нигде, — буркнула она и подобрала под себя ноги. 

— Ладно, у него поменялось поведение, — вдохнул я, понимая, что в своём плачевном состоянии Дашка виновата сама, потому что накрутила себя почём зря. — И опять же — почему не обсудила с ним его поменявшееся поведение? 

Она всхлипнула, уткнувшись в колени. Раз. Другой. Затем подняла глаза, внутренне страдая. 

— Я боюсь, — тихо шепнула. — Боюсь, что он подтвердит мои подозрения.  

У меня опять защемило сердце. Глупышка моя. Ну зачем себя мучить? Я медленно подошёл к ней и присел рядом на корточки, опуская со стула преграду в виде её колен и крепко сжимая её холодные ладони своими. 

— Даш, ну когда же ты поймёшь, что ты — свет в жизни любого мужчины? Я почти уверен, что ты всё надумала, а Андрей на самом деле тобой дорожит. 

— Правда? — шмыгнула она носом. 

— Правда, — улыбнулся я. 

— Любого-любого? — светились детской надеждой её изумруды. — И в твоей жизни я — свет? 

— Особенно в моей, — твердо кивнул я, улыбнувшись. Дурёха моя. 

Она молчала, успокаиваясь под действием моего взгляда, а потом неожиданно наклонилась и коснулась моих губ своими. 

3. 2. Даша

Не знаю, почему я к нему потянулась. Дура. И вот тебе рвотный рефлекс оттого, что целуешь брата. Я зажала рот рукой и под его недоуменным и абсолютно ошарашенным взглядом побежала в ванную комнату. Внутренности скрутило неприятными спазмами, и белое керамическое покрытие ванны забрызгало желтоватое содержимое моего желудка. Потом ещё. Идиотка! Зачем я его поцеловала?! 

Я включила воду и выплюнула неприятный осадок горечи. Вот только с души такой осадок не сплюнуть. Дашка-а-а-а... Какая же ты кретинка. Списать на алкоголь? Игнорировать, если захочет узнать, зачем я так поступила? Сделать вид, что ничего и не было? Да, наверное, так будет правильнее всего.  

Фух. Желудок, вроде, успокоился. Теперь бы успокоилось сердце. Вспомнила вкус его губ, слегка отдающий ароматом кофе, и сердце снова ухнуло в пропасть, вибрируя в кончиках пальцев. Я простонала, опустившись на холодный кафель и пряча лицо в ладонях. Хотелось рвать на себе волосы. Дура, дура, дура! Хоть бы он понял, что этот поцелуй не что-то большее, чем секундный бзик пьяной идиотки. Да. Он так и решит. Дима всегда был умнее всех, кого я знала.  

Я поднялась, выдавила себе на палец зубной пасты, растёрла на зубах и, набрав воды в рот, прополоскала и сплюнула. Затем сполоснула лицо исключительно холодной водой в надежде остудить жар стыда.  

— Ты как? — донесся до меня озабоченный голос с той стороны двери, и в ушах зазвенело с новой силой.  

Хотелось реветь, но, кажется, весь резерв своих слёз я уже выплакала. Дурацкая Василиса! И Андрей гад! Ну кто она такая? Неужели он правда мне изменяет? 

— Даш? — снова позвал Дима. 

Я не знала, как смотреть ему в глаза, и в голову не пришло ничего лучше, чем притвориться спящей. Тихо устроилась на черной плитке, подложив под голову полотенце, которым наспех вытерла лицо. 

Как раз когда закрыла глаза, я услышала скрип открывающейся двери и тихий полу-смешок полу-выдох Димы. Звук босых ног по кафелю, скрип закрывающейся ручки крана — и тишина. Сам Дима, судя по моим ощущениям, сел на бортик ванны. Как пить дать раскусит, что я притворяюсь, если будет продолжать пялиться. Всхрапнуть, что ли, для убедительности?