— Как так? По одной, а?

— Нет.

— Он за рулём, — напоминает Пятнашка.

— Ну ничего, — отмахивается Юра. — У нас диван в гостиной свободный. Перекантуется.

О, как. А товарищ-то лёгкий на подъём. Знает меня пять минут, а уже ночевать предлагает. Звучит заманчиво, не отрицаю, особенно в совокупности с расширенными в ужасе зрачками Василисы, но я даже ради такого принципами поступиться не готов. Так что торможу неугомонные порывы, накрывая сунутый мне стопку ладонью.

— Я не буду, — вежливо повторяю.

— А наливочки? У нас на рябине есть, пальчики оближешь.

— Я не пью.

— Вообще или только на этой неделе?

— Вообще.

— Ля, мать, слышала? — мой отказ Бельичевского старшего, смотрю, нисколько не огорчает. — Не пьёт. Это мне нравится. Это вот уважаю. Глядишь, свой трезвый водитель в доме будет.

Реакцию Василисы просто надо видеть. Фейспалм грандиозного размаха.

— Ещё не открыл, а тебя уже несёт. Угомонись, — минорно вздыхает её мать скорее ради проформы, нежели на самом деле негодует. Как она представилась? Марина, Мария? Тьфу, блин. Память как у золотой рыбки.

— Будь попроще, — пригвождают Марино-Марию смачным чмоком, преспокойно забивают на меня и переключаются на более сговорчивую бабулю, помахивая бутылью. — Хоть тёща-то любимая меня поддержит?

— Лей, родной, лей. Оно для сна лучше любого чая ромашкового.

— Истину глаголите, Петровна.

Ха. Судя по всему, угодил я в весёлую семейку. Непосредственную такую, шумную. Сидят, ложками в салатниках стучат и болтают о чём придётся. Детектив какой-то русский по телеку идёт, его обсудили. Пацаны гиперактивные примчались и обратно на второй этаж умчались — о детях поговорили. Седой дедок ко всем присоединился, про соседей посудачили.

Прикол в том, что меня воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Кто я, что я, откуда и куда — по фонарю, фильтрация нулевая. И про кредит перетрут, и про то, что теплицы пора к зиме готовить, и про сортир засорившийся. Мимоходом и у меня что-то поспрашивают, но стандартным анкетированием, какое обычно бывает при подобных знакомствах, и не пахнет. С другой стороны, я ж не предложение притащился их дочери делать, чё с меня взять?

За всей этот оживлённой болтовнёй ужин плавно перетекает в следующую фазу: культурное чаепитие. В ход идут конфеты и пирожные. Когда окончательно темнеет на улице для атмосферы включаются гирлянды, а детектив сменяется музыкальным каналом. К этому моменту приезжает ещё один член семьи, муж сестры. Знакомимся заново. "Руслан — Виталик, Виталик — Руслан", "очень приятно" и далее по шаблону.

Пока новоприбывшему в лошадиных дозах накладывается тарелка, в меня впихиваются остатки. Сопротивление бесполезно. Против: "ну осталась одна ложка, ни туда-ни сюда, давай-давай, у тебя организм молодой, ему расти надо" не попрёшь. Сижу и вежливо давлюсь, превращаясь в неповоротливый окорочок, который скоро перестанет умещаться на стуле.

Чтобы не лопнуть приходится откинуться на спинку и вытянуть ноги. Жесть. Как на убой. Я не привык к таким порциям. У меня с едой в целом отношения на уровне: если холодильник пустой, подождём, когда сам чем-нибудь заполнится. Если мать не готовит, а в запойные периоды об этом и речи не идёт, я у плиты тоже не торчу.

Эту неделю, вон, перебивался доставкой пиццы. Ща домой вернусь, а там опять шаром покати. Зато хотя бы спиртягой больше разить в квартире не будет, мы вроде как вышли из коматоза. Снова. На этот раз обошлось малой кровью, а то мать порой бывает и на месяц в загул уходит.

Правда на таких длительных отрезках обычным домашним "лечением" не обходится. Только больничка и капельницы. Свиньёй буду, но такой вариант мне предпочтительней. Хоть в сиделку не превращаешься, вылетая из жизни. Повторюсь, я мать люблю, она мой единственный близкий человек, но кто бы только знал, как я заколебался.