С другой стороны, озорная ребячливость Джулианы могла перерасти в нежную, дарующую радость женственность. Отец, в противоположность общепринятому мнению о моряках, мог быть достойным, ушедшим на покой капитаном, удачно вложившим скопленную круглую сумму в какое-нибудь надежное дело. А Джулиана – его единственный ребенок. Какое право имел я лишить это прелестное юное существо счастья быть женой Джосайи?

Я достал из ящика письменного стола фотографию Джулианы. В больших глазах мне виделся немой упрек. Я представил себе, как далеко в небольшом домике первые слухи о женитьбе Джосайи упали, подобно гибельному камню, в мирно текущие воды ее жизни. Я видел, как девушка стоит на коленях у отцовского кресла, а седой старик с бронзовым лицом нежно гладит ее белокурые волосы. Прижимаясь к отцовской груди, она с трудом сдерживает подступающие рыдания. Угрызения совести терзали меня.

Отложив фотографию Джулианы, я взял другую – победительницы Ханны. Мне показалось, что она смотрит на меня с холодной, торжествующей улыбкой. Теперь Ханна вызывала у меня неприязнь. Я боролся с этим чувством. Называл его предубеждением. Но чем больше я ему сопротивлялся, тем сильнее оно росло. С течением времени неприязнь сменилась отвращением, а отвращение – ненавистью. Подумать только, и такую женщину я избрал для Джосайи в спутницы жизни.

Несколько недель я не знал покоя. Я боялся вскрывать письма, опасаясь увидеть письмо от Джосайи. При каждом стуке в дверь я вздрагивал, подсознательно ища, где бы спрятаться. Каждый раз, когда я наталкивался в газетах на заголовок «Домашняя трагедия», меня пробивал холодный пот. Вдруг я прочту, что Джосайя и Ханна убили друг друга и скончались, проклиная меня.

Время шло, никаких известий я не получал, страхи мои понемногу улеглись, и ко мне вернулась вера в правильность моего интуитивного выбора. Наверно, я сделал доброе дело для Джосайи и Ханны, они счастливы и благословляют меня. Так мирно протекли еще три года, и я стал понемногу забывать о существовании Хэкетта.

И тут он объявился снова. Однажды вечером, вернувшись с работы, я застал его в холле. Стоило мне бросить на него взгляд, как я понял, что мои худшие опасения сбылись. Я пригласил его в кабинет. Хэкетт послушно последовал за мной и сел на тот же стул, как и три года назад. Перемены в нем были разительные, он очень постарел и выглядел изможденным. Передо мной сидело само воплощение безнадежности и смирения.

Некоторое время мы молчали. Он, как и в первый раз, теребил свою шляпу, а я делал вид, что привожу в порядок бумаги на столе. Наконец, почувствовав, что молчание слишком затянулось, я заговорил.

– Похоже, дела у вас обстоят не лучшим образом, Джосайя, – сказал я.

– Да, сэр, можно сказать и так, – тихо произнес он. – Ваша Ханна оказалась сварливой особой.

В его голосе не было и тени упрека. Он просто констатировал скорбный факт.

– Но во всем остальном Ханна ведь хорошая жена? – с надеждой в голосе спросил я. – У нее, как и у всех нас, есть недостатки. Но зато она энергичная и хваткая. Согласитесь, ведь у нее все в руках горит.

В эту минуту мне было важно услышать что-нибудь положительное о Ханне. Ни о чем другом я думать не мог.

– Это да, конечно, – согласился Джосайя. – Иногда мне кажется, что она даже слишком энергичная для нашего маленького домика. Видите ли, – продолжал он, – ее иногда сильно заносит, да и мать ее не подарок.

– Ее мать? – воскликнул я. – А она тут при чем?

– Да ведь она живет с нами, сэр, – ответил он. – С тех пор, как старик отчалил.