— Привет, — открыла дверь шире. — Хорошо, что зашла, я тебя как раз жду.

Но едва только уединились в комнате, как тут же заискрило.

— Чего припёрлась, Махонина?

Катька закатила глаза:

— Иванова, ну хватит уже, а? Если честно, то прям обидно даже! Ты по себе, что ли, судишь? Ты, может, с Женько́м моим хотела бы отжечь, и поэтому и меня с Киром подозреваешь?

— Я не подозреваю! Я вас спалила!

— Да погоди ты, спалила она! Я знаю, как кулон мог попасть в подушку, только я не должна тебе это рассказывать, потому что обещала Женьке молчать. Но раз уж один хрен всё открылось... Короче, они с Киром незадолго до Италии приехали ко мне с днюхи Ваньки Петрова. Ну в смысле — Женька ко мне приехал, а Кир домой собирался, но они задержались, выпили ещё, потом ещё, и надрались так, что оба завалились спать у меня.

— Угу, — скептически хмыкнула Маринка, — а ничего, что Кир так-то через пять домов от тебя живёт? Что, прям так нажрался, что тропинку к родной хате позабыл? Не верю, Махонина! И потом, а почему ты дядю Сергея не позвала, чтобы он его забрал?

— Ну, во-первых, он мог бы оказаться в рейсе, а во-вторых — а нафига мне это? У меня мать на сутках была, а эти — где рухнули, там и рухнули. Я им подушки под головы сунула и пусть спят. Всё! Не веришь, у Женьки спроси. Или у самого Кира. Он, между прочим, сначала меня попросил молчать, но я отказалась, и он подкатил к Женьке, и уже тот меня уломал. Или, кстати, у мамки моей — она, когда с ночной вернулась, была, мягко говоря, в шоке от этих двух трупов.

— Ну допустим, всё так и было, но зачем ему это скрывать?

— Ты серьёзно? Да ты ему за банку пива мозг выносишь, а тут — вусмерть нажрался, аж до дома не дошёл. Нет, ну правда — если бы не кулон, ты бы и не узнала никогда и всё хорошо, все спокойны. Я считаю, что Кир правильно сделал, что скрыл. Ты ведь тоже, знаешь, далеко не ангел, со своими вечными моралями. Бензопила Дружба, блин. Как будто он сынуля тебе или муж с тридцатилетним стажем, а не парень.

Долго молчали. Маринку медленно накрывало запоздалым ужасом.

— Ну и всё равно, — упрямо не желая признавать очевидное, цеплялась она за каждую мелочь, — почему ты только сейчас рассказала? Что, целую неделю не могла решиться? Аж на репы, бедная, ходить перестала!

— Да уезжала я! Я от тебя тогда вернулась, а возле дома отец в машине сидит. Мамку дождались, и она разрешила мне с ним на Дон поехать с палатками, сегодня только вернулась и сразу к тебе. Ну опять же — не веришь, у мамки моей спроси. А что там с репами, кстати?

— Ефимыч на твоё место Гаврилову поставил, — на автомате ответила Маринка и согнулась пополам, пряча лицо в ладонях: — Блин, Кать, какая я дура!

— Пфф... Тоже мне, новость.

— Нет, ты не понимаешь. Я капец, какая дура, Кать. Я же Киру отомстила, представляешь! В ту же ночь, когда от тебя сбежала. Просто... Мне так херово было, и я решила, что... Бли-и-ин... — на глаза набежали слёзы. — Что я наделала...

— Ну, в смысле — отомстила? Дала что ли кому-то?

Из коридора послышалась возня и разговоры — раньше, чем обычно вернулся с работы отец, и Маринка словно пришла в себя.

— Напилась и до самого утра целовалась на скамейке с каким-то парнем. А сама даже имени его не знаю.

— Только целовалась?

— Конечно!

— Пфф... Ну и забей тогда. Кто об этом узнает-то?

Маринка промолчала, но в груди замирало: достаточно того, что об этом знала она сама, и что с этим теперь делать — не понятно.