При мысли об этом член стремительно, до сладкой, тянущей боли в паху, встал колом. По телеку шла какая-то сопливая хренатень, типа французского сериала про студентов, и Маринка с интересом смотрела её, не забывая, однако, периодически капризно подёргивать лежащей у Данилы на коленях ножкой, чтобы не переставал почёсывать.

 Гладкая, бронзовая кожа, стройная упругая форма... Не выдержал, повёл ладонью — от щиколотки и выше, по колену, по бедру и, внаглую, под юбку.

— Но! — шлёпнула она его по руке.

— Всё, всё! Не буду больше. Без рук! Всё!

Она глянула с предупреждающим прищуром и вернула ноги ему на колени. А Данила соединил её щиколотки вместе и сунул в зазор между загорелыми лодыжками свой стояк. Триканы, конечно, помешались, но всё равно, член вошёл смачненько и кайфово, аж волосы на руках встали дыбом, и обсыпало мурашками спину.

Маринка вскочила, как ошпаренная, а он ржал, показывая ей ладони, и не мог остановиться:

— А ручки-то вот они!

— Ты вообще, что ли? Озабоченный!

— Ну стои́т у меня на тебя, Марин! Ну что я сделаю-то?! Я вон третий день уже ножки тебе чухаю, а на самом деле трахаться хочу! — Схватил член через штаны, угрожающе им тряхнул. — Видишь, или достать?

— Ты... Придурок!

Она кинулась к коридору, но Данила был быстрее. Перехватил возле комнатной двери, впечатал в неё спиной. Смех как рукой сняло. Смотрел теперь в перепуганные глаза и с трудом держался, чтобы не начать долбить кулаком в стену: «Хочу! Хочу!»

— Марин... Ну чё ты творишь, а?

Она только молчала и хлопала ресницами.

— Дура ты, Марин. Была б на твоём месте другая, давно бы оттрахал и забыл, а тебе ножки чухаю. Думаешь, мне делать больше нехрен? — Нагло протянув рукой по бедру, стиснул ягодицу. — Или ты думаешь, я железный?

Она испуганно сжалась.

— Не надо, Дань... Пожалуйста.

А он и без пожалуйста не смог бы сделать ей ни больно, ни насильно. Прижался лбом ко лбу, не отпуская её взгляд. Во рту пересыхало от нежности.

— Как целует хулиган, знаешь?

— Нежно-грубо! — словно отличница у доски выдала Маринка.

— Ответ неверный! — усмехнулся Данила, и, зажав её лицо, прильнул с поцелуем.

Целоваться было больно — ещё слишком свежи побои — но так сладко! Вот только она не отвечала. Оторвался от неё, по-прежнему близко-близко заглядывая в глаза.

— Так нечестно! — выдохнула Маринка. — Я правильно ответила.

— Не-а. Я эту хрень придумал, я и правила устанавливаю. Сегодня Хулиган целует нагло. Потому что у него, блядь, кончилось терпение. Понимаешь?

— Так не честно...

—  Да, я тоже так думаю! — зарылся пальцами в её волосы. — У нас же уже всё было, Марин. Было! Что теперь не так-то?  Если я тебе противен, чего ты ходишь-то тогда ко мне? Ну? — Помолчал, заглядывая в самую глубину её переполненных слезами глаз. — Противен?

Она едва заметно мотнула головой.

— Нет.

— Тогда что не так?

Не ответила.

— Тогда кончай ломаться, капризулька, пойдём, лучше, любовью займёмся. Тебе понравится, обещаю.

Мягко потянул за собой, но Маринка упёрлась, и Данила психанул. Снова вжал в дверь и грубо, бесцеремонно сунув её руку себе в штаны, заставил обхватить член. Крепко сжал свои пальцы поверх её. Ткнулся раз, другой, закрывая глаза, ускоряясь. Накрывало. Так адски хотелось кончить, что просто грёбанный смысл жизни какой-то, и ничего важнее... Краем сознания понял вдруг, что уже ослабил хватку, но Маринка по-прежнему крепко сжимает пальцы, и даже робко подаёт руку ему навстречу. Сама. И от этой неожиданной мысли тут же подкинуло на вершину...

…Оргазм вышел небывало ярким и долгим. Стонал куда-то в её шею, шептал имя и, снова и снова вбиваясь в нежный кулачок, уже хотел ещё. Завтра. Потом. Всегда. Но именно с ней.