Соскочила с дивана и её тут же шатнуло, занесло к противоположной стене. Данила рассмеялся:

— Ну куда ты подорвалась, дика́я? Ты же ещё бухая! Тебе ещё спать и спать!

Но она схватила сумочку и кинулась в коридор. Данила за ней.

— Эу, стоять, я сказал! Ты никуда не идёшь!

— Отвали, придурок!

— Так, короче... — схватил поперёк тела и поволок в комнату. Сбросил на диван, навис над нею: — Ты. Никуда. Не идёшь. Это ясно?

— Мой папа тебя уроет! — с ненавистью и страхом глядя ему в глаза, прошипела она.

— Пусть сначала найдёт! — усмехнувшись, пошёл Данила на выход. — Спи, дерзкая!

Вслед ему полетела её сумочка. Врезалась в стену, рассыпалась всякой бабской мелочёвкой. Данила перешагнул через неё и, плотно закрыв за собой комнатную дверь, ушёл в кухню. Трясло. Вот что это, на хрен, было? Что он такого сказал, что не так сделал? Психанув, смахнул со стола, всё, что купил к завтраку, зажал руками голову. Придурочная, блин...

Минут через пять тупого созерцания крышки стола, признал, что был не прав. Слишком давит на неё, надо притормозить. Она просто испугалась, видно же. В этот же миг скрипнула комнатная дверь, и Данила кинулся в коридор.

Маринка стояла перед зеркалом, и, слюнявя палец, яростно пыталась оттереть черноту под глазами. Её заметно пошатывало. На него — демонстративно ноль внимания.

— Я же сказал, не отпущу!

— А мне похрен!

Снова закипая, понаблюдал, как она дерёт расчёской волосы.

— Чё не так-то, Марин? Я серьёзно не понимаю! Всё же хорошо было? Нет, ну правда, ты... Ну умойся хотя бы. Позавтракаем спокойно, поговорим. Марин?

Но она игнорила, и это злило.

— Так, короче, — схватил её за локоть, — если не хочешь, чтобы я тебя связал на хрен, возвращаешься в комнату и... — замолчал.

— И что? — выдернув руку, дерзко вскинула она подбородок. — Ну, что?

А он не знал. Но связывать точно не собирался.

— Ничего. Не, ну правда, Марин, не хочешь трахаться — не будем. Просто проспись нормально.

— Сама разберусь, как мне нормально, — сунув в рот жвачку, буркнула она и наклонилась, чтобы обуться. Её пошатнуло. Устояв, заторможено уставилась на свои босоножки с отломанными каблуками. Отшвырнув их, нагло сунула ноги в Данилины резиновые шлёпанцы.

— Да погоди ты, дурная! — выскочил он за ней в подъезд. — Давай хотя бы мотор тебе возьму! Ну стой! — зажал в тамбуре, возле самого выхода. Обхватил её лицо ладонями, заглядывая в глаза, лихорадочно соображая, как быть. Испугался вдруг. Капец, как испугался! Не готов был её отпустить вот так сразу и в никуда. — Хотя бы номер телефона оставь или адрес, где я смогу тебя найти?

— В магазине ищи!

— В каком ещё магазине?

— В котором прокладки продают, придурок!

Попыталась отпихнуть его, завязалась недолгая борьба, и он не стал перегибать. Выскочил следом за ней из подъезда, глядя, как она то и дело теряет его огромные шлёпки, поплёлся следом:

— Так ты из-за этой херни, что ли, психанула?

— Херни? — резко развернулась она. — Херни?!

— Да что тут такого-то? Ты что одна такая во всём свете? Или ты думаешь, я дебил, не понимаю...

Резко замолчал: возле первого подъезда, свистнув тормозами, остановилась чёрная тонированная девятка. Синхронно хлопнули передние двери и, едва глянув на вылезших мужиков, Данила сразу вспомнил, кто ещё и когда мог подкинуть ему наркоту.

— Да, представь себе, ты дебил! — обиженно шипела Маринка.

— Ладно, всё, проваливай, — подтолкнул он её к дорожке между домами. — Пошла, я сказал!

И даже не обернулся ей в след. Только, перекрывая проход в палисадник, широко и пружинисто расставил ноги, сунул руки в карманы. Эти двое остановились на расстоянии пары шагов — руки тоже в карманах, рожи на понтах. Тот, что справа — тот самый мудак, с которым Данила «обнимался», чуть не подравшись в Удаче, когда ждал Шпика, и которому, как и той сучке с пивом, вся масть была подкинуть порох[2], неторопливо надул жвачку.