4. Глава 4

Проснулся от голодных воплей Барса. В незашторенное окно уже вовсю светило солнце, на часах шесть – ноль семь. Маринка спала, уткнувшись лицом в подушку. Улыбнулся. Смешная такая. И такая красивая. До вечера теперь болеть будет, точно.

Накормил Барса, умылся. Больше всего тянуло снова завалиться к Маринке под бочок, обнять и, слушая её тихое сопение, вырубиться до обеда. Но из еды дома было только чёртово сало, огурцы и котлеты сомнительной свежести. Не, ему самому бы нормально — а вот ей...

Возле ларька, что за углом, встретил соседа деда Витю с сотоварищами. Пересчитывали копейки в трясущихся с похмелья руках и прикидывали, на что хватает. Щедро подкинув им стольник, взял минералки, печенья, паштет, свежего хлеба. Суетился, был какой-то смутный страх, что вернётся — а Маринки нет. Или наоборот проснётся — а его нет, и что тогда? Эта может и заистерить.

Торопясь, на ходу полез по карманам в поисках ключей, и нашарил ещё что-то непонятное, маленькое, мягкое. Вынул... И встал. В руке лежали три дозы в пакетиках. К бабке не ходи — герыч[1].

И сразу новыми смыслами заиграла вся минувшая ночь. И забитая Шпиком стрелка, и то, что он на неё так и не явился, и нагрянувшие вдруг со шмоном менты.

Оставалось понять, в какой момент успели подкинуть. Хотя, на самом-то деле похрен. Такая подстава — это не по понятиям, вот что важно. Не по-пацански. Шпик, сука... Из-за пары сотен косарей готов закрыть бывшего кореша на семёру за наркоту? Гнида. Особенно если учесть, что бабки изначально не его, а Данилины.

Дома спустил порошок в унитаз, обмотку сжёг на балконе. Душила злость. Ослепляла. В какой-то момент подумал даже, что, может, это Маринка подкинула — слишком уж нереальным и в то же время экстремальным было её появление в кабаке, да и всё что после тоже. Уже одно то, что она через окно пыталась слинять... А с виду обычная девочка-пай. Острая на язык пятёрочница, блин. Что она там говорила — в ментовку ей нельзя? Чёрт...

Не включая колонку, залез под душ. Холодная вода привела в чувство. Не Маринка это. У неё просто не было такой возможности. Подкинули явно до заварушки с ментами, иначе само их появление теряло смысл. Может, та тёлка с пивом? Не по-детски ведь тёрлась об него, сучка...

Когда вошёл в комнату, Маринка спала, всё так же уткнувшись носом в подушку, но повернувшись на другой бок. Из-под задравшегося сарафана белели перепачканные кровью трусики. Данила смущённо отвёл взгляд: ну, здоро́во, семейная бытовуха! Прикольные они, всё-таки, эти девчонки со своими секретными заморочками...

При взгляде на неё мгновенно потяжелело в паху. Подлёг, обнимая, целуя шею, прижимаясь к её попке. Замыкало до дрожи. Даже злость на Шпика временно померкла. Сейчас хотелось только повторения банкета — пока девочка ещё мягкая, податливая, со сна. Такая сладкая малинка…

Но проснувшись от его ласк, она вдруг затрепыхалась, отодвигаясь.

— Чшш... Не пугайся, дерзкая, это я, — наваливаясь на неё, шепнул Данила. — Доброе утро, малышка. Но ты это, спи, спи... Рано ещё, ещё даже семи нету. А я тут потихонечку пристроюсь, м? По-быстрому. Расслабься, ну...

А она всё так же отчаянно цеплялась за сползающую с неё простынь, и ломалась:

— Не надо. Ну не надо...

Такая смешная с этой своей до сих пор размазанной по лицу косметикой. И такая милая.

— Ну чего ты, малыш? Из-за месячных что ли? Не парься, дурочка, я не брезгливый.

Она замерла на миг и вдруг замолотила его кулаками, норовя при этом ещё и коленом в пах угодить.

— Пошёл вон, козёл!