Вид у него был слегка обеспокоенный, хотя я и сейчас думаю, что он притворялся.

– Правда? В самом деле?

– Да, – сказала я. Мне нравится брать верх над мужчиной. – Я знаю это место.

– Да уж наверно, – сказал он. – Наверно, знаешь.

Его лошадь стала удаляться.

– Тебя это не беспокоит? – спросила я.

– Что? Лошадь? Нет. Она не отходит далеко от меня. Она мой самый лучший друг на свете.

– Твой лучший друг – лошадь? Наверно, потому, что ты не ладишь с людьми.

Он засмеялся, и, когда он смеялся, у его глаз собрались морщинки, и я подумала, что все же он старый.

– Это тебе опыт подсказывает? Ты права. Я не слишком общителен. Предпочитаю, знаешь ли, свою компанию.

– Я тоже, – сказала я.

Он искоса посмотрел на меня. Спросил:

– Если я подойду и сяду рядом, не набросишься на меня?

У него был такой вид при этом, что я рассмеялась:

– Нет. Не наброшусь.

Он на четвереньках подполз по колокольчикам и сел рядом, прислонившись спиной к мшистой скале. Между нами было не больше трех-четырех дюймов. Я чувствовала его запах. Аромат, свежий, но мужской. Он сложил руки за головой и смотрел на небо. В листве щебетали птицы. Знаю, ты думаешь, что я рисковала: лес вокруг и все такое. Но я чувствовала себя с ним в совершенной безопасности.

От него веяло такой добротой.

В лето 1670 неподалеку от Сиренчестера видели призрака; на вопрос, добрый он или злой, тот, ничего не ответив, исчез, испустив странный запах и мелодичнейший звук. Мистер У. Лилли[9] уверен, что это был фейри.

Джон Обри[10]

Пока Питер гулял с Тарой в Аутвудсе, дома, в «Старой кузнице», Зои ходила по гостиной, разговаривая по мобильному телефону, словно приросшему к уху. Она болтала со своим бойфрендом Майклом, пятнадцатилетним белым рэпером с душераздирающими прыщами на лице, увлекающимся фирменными тряпками и членовредительством. Эмбер прислушивалась к болтовне сестры, смотря диск с фильмом, который ее мать уже определила как «неподходящий», а Джози, стащив у Зои пузырек с лаком для ногтей, красила пальцы на ногах и заодно ковер. Женевьева безуспешно пыталась прибраться в комнате, несмотря на мешающих дочерей, когда услышала дверной колокольчик.

Она удивилась: кого черт принес в первый день нового года?

– Кто-нибудь может открыть? – крикнула она, уже идя к двери, поскольку знала, что никто, кроме нее, этого не сделает.

По пути она подобрала в коридоре пару кроссовок, пуловер, футболку, детскую пижаму и мокрую палку, принесенную из сада одной из собак. Со всем добром в руке, она открыла дверь. На пороге топтался высокий, тощий, короткостриженый мужчина в очках в круглой тонкой оправе. Сутулясь, он спросил низким голосом:

– Питер дома?

– Поехал в Аутвудс погулять.

– Я Ричи.

– А, ну конечно, Ричи. Зайдешь?

Она бросила обувь в коробку у двери и провела его на кухню. Там свалила одежду на стиральную машину, предложила Ричи сесть к столу. Открыла дверь во двор, вышвырнула палку и быстро закрыла, чтобы какая-нибудь из собак не успела снова принести ее хозяйке. Затем отвела с глаз выбившийся завиток и включила электрический чайник.

Сложив руки на груди и опершись бедром о край машины, она ждала, когда закипит чайник. И смотрела на Ричи. Тот сел и неуютно ерзал под ее внимательным взглядом.

– Все это немного странно, – сказала она наконец. – Что Тара возвращается через двадцать лет…

– Через двадцать один год, – поправил Ричи.

– …а теперь и ты здесь.

Что-то ударило в стену снаружи, и Ричи вздрогнул:

– Черт! Что это?

– Это Джек, наш одичавший сын. Питер купил ему духовое ружье, несмотря на мои протесты, и теперь парень двадцать четыре часа в сутки подстерегает крыс. Домой не загонишь.