— Леди! — смутно знакомый голос прорывается в сознание. Крепкие руки держат меня за плечи. Только чьи? Бабушка или рыжий страж? Где я? С кем я? — Леди, очнитесь!

— Элиза, открой глаза! Не закрывай их! Держись!

— Элиза, Агнес! — дедушка, конечно, тоже почувствовал магию. Он очень спешил. Так спешил, что упал и кубарем скатился с лестницы.

— Ко мне! Агнес, принеси ее! — чуть отдышавшись, зовет дедушка. И нас накрывает щитом.

Но не получается, все идет не так. Темнота вокруг сгущается, бабушка пытается разорвать привязку, но я и черная тень связаны намертво. Тень пьет мою жизнь, я чувствую, как становится все холоднее, а веки тяжелеют. И моя бабушка, моя любимая бабушка достает из волос шпильку и прокалывает себе руку на сгибе локтя.

— Агнес, — это дедушка, но бабушка упрямо мотает головой, зажимает мою рану и подставляет свою.

И тень отпускает меня. Теперь струйка крови алой нитью связывает бабушку и… существо.

— Уничтожь его, — она смотрит деду в глаза. — Через меня, по-другому уже никак.

И я читаю на лице бабушки отчаянную решимость.

— Быстрее, когда она отъестся, мы ее уже не остановим.

И дед прижимает нас к себе, крепко, целует бабушку и меня. А потом вспышка магии. Сильная, резкая. Крики, уже не понять — мои, бабушки, деда или той твари, которую я создала?

А потом только темнота.

Чьи-то руки подхватывают меня и несут...

В следующий раз я открываю глаза явно не дома. Светлые стены, чужая кровать, родители, рыдающая мама, папа, молча смахивающий редкие крупные слезы.

— Мы вылечим тебя, детка, — мама вся дрожит. — Мы обязательно тебя спасем! И больше никакой темной магии! Никакой опасной магии вообще! Никогда, слышишь! Никогда!

И снова плач. И опять темнота.

И моя жизнь, застывшая где-то на грани сна и яви. Я вижу родителей. Они приходят, сидят со мной, говорят друг с другом, о чем-то спорят и постоянно ругаются. Мне так плохо, а они ругаются. Я бы хотела попросить их перестать, но голоса нет, сил нет. Я неподвижно лежу. Из обрывков фраз я поняла, что та тварь, которую я по незнанию вызвала, почти выпила мою жизнь. И если бы еще чуть-чуть — выпила бы полностью. Но бабушка с дедушкой не позволили. Я так хочу спросить, что с ними? Как они? Почему не приходят ко мне?

И когда голос через неимоверно долгое время возвращается, чужой, глухой, надломленный, первым моим вопросом было: что с ними?

— Их больше нет, — мамин ответ звучит жестко, нет — жестоко. Как нет? Почему?

— Мари, ей же нельзя переживать, — папа неодобрительно качает головой, а мама снова поджимает губы. Она так похудела за это время.

А я, если верить глазам, вообще истончилась. Руки, как веточки, пальцы, обтянутые кожей. И сил нет даже на еду. Меня кормят с ложечки, а я все время лежу и почти всегда сплю. И мне страшно. Дедушка так хотел снова ходить, и я хочу! Только как же дедушка и бабушка? Неужели их и впрямь…

— Элиза! — мама хватает меня, а я снова, как тогда, не могу ни кричать, ни плакать, ни дышать.

— Я же говорил, что ей нельзя нервничать! — это папа.

Мне так плохо, что я ничего дальше не разбираю. Только понимаю, что они снова ругаются.

— Леди! — голова дернулась, щеку обожгло, но боль реальная и близко не стояла рядом с той, что я испытываю там.

И снова темнота.

— Мы обязательно вылечим ее, — в голосе папы бесконечная усталость. — Я заложил дом в Миасском банке, мы с тобой пока можем пожить в клинике, все равно Элиза здесь.

— Это ее не спасет, — а в мамином голосе пустота и обреченность. — Даже если продадим дом, за него много не дадут, не столько, сколько нам нужно…