В феврале подвели итоги выполнения плана по сдаче государству льна. План был не выполнен не только по колхозу, но и по району. Сдавать было нечего, куда девался лён? Растранжирили. Этого не должно было быть. В чём дело? Уполномоченный при сельсовете Павел Андреевич Дудаладов к этому времени стал третьим секретарём райкома партии.

Председателей колхозов стали по одному выдергивать в район, дошла очередь и до Замыслова. Вызвали на бюро райкома. Стали разбираться. Василий никогда не позволял себе в собственных бедах винить кого-то кроме себя самого. И в том сказывался характер мужчины, привыкшего к лишениям с детства.

Он чувствовал в те минуты внутреннюю потребность выговориться, не старался себя выгораживать. Говорил убийственно голую правду, которая наболела в душе, поступал, как положено старому коммунисту, когда с ним говорят о жизни и работе всерьез. Говорил об отсутствии машин для переработки льна, нехватки тракторов, о ручном труде и пьянстве колхозников. А Павел Андреевич Дудаладов вдруг спросил тихо, но внятно:

– У всех сегодня такие трудности, так чего же вы план сдачи льна государству провалили?

– Попробую объяснить. Что-то упустил, должно быть. Какую-то существенную мелочь… Во всяком случае, старались, работали. Может, бригадиры где-то недосмотрели, может, кладовщики украли.

В его голосе прозвучали нотки обиды.

– Здорово! – возмутился первый секретарь. – Так отвечать-то нынче ты должен? Ты! Ведь ты, Василий Терентьевич, руководил людьми, так на кого обижаешься?

На бюро выявили, что виноват председатель колхоза. Дудаладов пытался защитить председателя, но первый секретарь был неумолим. Бюро вынесло решение: «За срыв выполнения плана льно-заготовок председателя колхоза Замыслова В. Т. из кандидатов в члены партии исключить, снять с работы и отдать под суд».

Вечером Василий вернулся из района. Он утром никому не сказал, уезжая в город, что на бюро райкома будет рассматриваться его дело.

– Твой вернулся, – проговорила Матрена, выглядывая в окно.

Дверь распахнулась, и Василий ввалился в дом.

Анастасия покачала головой. Сразу заметила, что муж сильно выпил. Это видно было по тому, как он открыл дверь, по весело блестевшим несчастным глазам, по тому, как он выложил на стол привезенные из города гостинцы, снял пальто.

Он подошел к Гале, спавшей в бельевой корзине, и наклонился над ней.

– Да не дыши ты на нее, – заворчала Анастасия.

– Ничего, пусть привыкает, – весело сказал Василий.

– Садись обедать, наверное, пил и не закусывал.

– Да! Это, действительно, так и было, – сказал Василий, усаживаясь за стол. И тут же уронил ложку в тарелку, забрызгал супом пиджак.

– Ох, и сильно ты клюнул сегодня, – с раздражением сказала Анастасия. – С какой это только радости?

Он отодвинул тарелку.

– Да, кушай ты, – сказала жена.

– Вот что, дорогие, – негромко сказал Василий. – Есть у меня новость. Сегодня рассматривали мое дело, и все решилось: сняли с работы и отдали под суд, но это еще не все, из кандидатов в члены партии меня тоже исключили.

Мать и дочь переглянулись, потом Матрена сказала:

– Вот так дела.

Анастасия присела на лавку, вытерла руки о передник:

– Повод, чтобы выпить, основательный, ничего не скажешь. Дальше-то что делать думаешь?

– В суд пойду, я вины за собой не чувствую.

Решение райкома партии опубликовали в районной газете, оно заняло всего четыре строчки. Газеты разнесли по всем колхозам.

Вскоре состоялся суд. Судья вынес приговор: принудительные работы сроком шесть месяцев председателю, один год кладовщику, полтора года бригадиру.