Филипп помолчал, но все же кивнул:

– Я думаю, никто из нас не вправе настаивать. Если остальные согласны меня поддержать, я предлагаю нашим центрам составить план и начать собирать отряды. И еще я бы рассмотрел вероятность дежурства здесь, – узловатый, наполовину срезанный палец указал в уже развернутую над столом карту, – и здесь…

***

Хаук чихнул и проснулся.

Удивительно, как легко он ухитрился задремать прямо над собственной тарелкой. До сих пор не пустой. Вон Джей напротив ехидно скалится, как будто уже сделал ставку – окунется его ученик мордой в похлебку или же нет.

– Не надейся… – буркнул Хаук, отважно сражаясь с остатками сна, тряхнул головой и уверенно подхватил выпавшую было ложку.

– Любой «внешний» должен уметь правильно использовать время! – фыркнул Джей и застегнул рюкзак: снова гораздо легче, чем у Хаука, и уже собранный.

Остывшая похлебка была невкусной.

Горячая, впрочем, тоже.

Джей, конечно, предупредил, что в степи диета будет совершенно иной, но она оказалась до мерзости пресной. Сейчас был только первый обед, а Хаук уже мечтал о чем угодно другом. Да хоть о тех же задохликах! С ними хоть понимаешь, что ты что-то ешь – отвратительное, но съедобное. А не очищенную резину.

– Смотрю, твой обещанный дождь послал нас к черту, – попытался поддеть Хаук в отместку за так и не сошедшую с лица Джея ухмылку.

Но учитель легко согласился:

– Нам же лучше. Не готов ты еще к дождю, как ни крути.

Пришлось кивнуть и опять уткнуться в тарелку.

В Пустоши городская разговорчивость Джея сошла на нет, учитель вернулся к привычной собранности. Несмотря на все подколки, говорил больше по делу и меньше – всего остального. Вместе с лишней болтливостью стерлась и вроде бы возникшая между ними простая теплая дружба. Стена учитель-ученик выросла еще выше, плотнее и жестче. Хаук ловил себя на том, что стал сосредоточеннее, внимательней. И если раньше его всегда вело любопытство, то теперь прежде, чем ляпнуть вопрос или сунуть нос куда не надо, Хаук успевал дважды подумать, а то и найти ответ.

На пути тем временем стали все чаще и чаще появляться кустарники и даже молодые деревца. Один раз дорогу преградил широкий ручей, затопивший переправу водой далекого ливня. Но Джей коротко велел лезть на летучку: на таком мелководье тварей не водится.

И больше ничего. Не тишина и не пустота, но все то же одиночество, будто мир сузился до них двоих и клочка Пустоши под ногами.

Степь была многообразной, яркой, цветной и живой, но Хаук очень скоро вспомнил пустынную скуку. Пейзаж стал надоедать, а время превратилось в знакомую патоку, пусть и случилось это не так быстро, как среди бескрайних песков.

Зато вместе с кустами вокруг стало больше и радостных мордочек. Джей, правда, звал их короче и проще: «мордахи».

Безобидные жуки улыбались и подмигивали со всех веток, жужжали о своем, иногда прыгали куда-то к соседям. Пользы от них не было никому, кроме растений и местных птиц. Но птицы боялись узора-улыбки на крыльях и жрали жуков, только когда те засыпали. Этих Хаук помнил лучше всего из прочитанного – уж очень понравилось яркое теплое веселье, которым лучился каждый рисунок.

Вскоре кустов стало совсем много. Небольшой отряд шел буквально через смеющиеся от души заросли. Позитив как-то быстро сменился насмешкой. Сначала простой, будто доброй. Потом скорее злорадной. Потом злой настолько, что каждую морду хотелось разбить о любой ближайший камень.

Хаук снова подумал о Максе – мордахи рассмеялись в лицо.

Хаук попытался сосредоточиться и представить вызубренную до последней черты карту – мордахи ржали над каждой попыткой.