У меня даже грудь появилась.

Как-то слишком уж появилась.

Но к платью прилагалась шаль, расшитая бабочками. И атласные туфельки. Еще бы носки шерстяные, совсем чудесно было бы. Но глянув в зеркало, я убедилась, что прелесть как хороша. И вряд ли бы испортила свой неземной образ шерстяными носками.

В любом случае, настало время выяснить, какая же такая чума отпугнула всех моих добрых — и не слишком добрых — подданных. Ну должно же быть сему объяснение!

Но яблочко я благоразумно прихватила. Мало ли…

Утро… утро было раньше.

Оно пришло, громыхая сапогами лорда-канцлера, и что-то долго, занудно вещало. Голос был скрипуч и болью отдавался в висках.

Но Кайя делал вид, что слушает.

Он был хорошо воспитан и надеялся, что воспитания хватит. Было бы неудобно блевать в присутствии столь уважаемого человека. А хотелось. Крылья парика раскачивались. Вправо. Влево. Вправо. Влево. Влево… как волны за бортом.

Морская болезнь, которой Кайя прежде не страдал, проявила себя во всей красе, и Кайя подумал, что вчера действительно не следовало пить… столько пить.

Сколько?

Память отказалась выдавать конкретную цифру, может, оно и к лучшему.

Лорд-канцлер шевелил пальцами, и суставы его похрустывали премерзейше. И сюртук был яркий, желтого цвета. Нарядный. Только глаза жег.

— Позже, — сказал Кайя, когда все-таки решился разлепить губы.

— Что «позже»? — вполне внятно поинтересовался мормэр Кормак, похрустывая пальцами. Каждый звук вызывал приступ острейшей головной боли.

— Все позже.

К счастью, Кайя оставили в покое. И кровать приняла его как родного. Спрятав гудящую голову под подушку, лорд-протектор крепко зажмурился. Его утешало лишь то, что Урфину сейчас не легче.

За пределами моих покоев бурлила жизнь. Слуги носились всполошенными тараканами, но меня упорно не замечали, и когда я встала на пути девицы с подносом, та лишь обогнула меня, как огибают некое незначительное препятствие.

Да что происходит?

— Эй! Вы…

Я попыталась остановить лакея, который торжественно вышагивал по красной дорожке. В руках его был кувшин с узким журавлиным горлышком. Лакей, прежде готовый служить нашей светлости, не удостоил меня взглядом, лишь бровью брезгливо повел.

Ну ладно, не больно-то хотелось. Здраво рассудила, что если еду куда-то тащат, то определенно туда, где намечается обед. Правда, нашу светлость не приглашали, но мы не гордые, мы и без приглашения хозяев обрадуем.

Зал… поворот… и еще поворот. И дверь, захлопнувшаяся перед самым моим носом. Я осталась посреди коридора, который крайне несвоевременно распадался на три потока. Прямо сказка: направо пойдешь, налево… куда-нибудь идти надо. А указатели в этом обжитом музее не помешали бы. И я решительно свернула направо.

Дверь.

Приоткрыта. И за ней — длинная унылая комната, стены которой плотно завешены портретами. Слева — суровые рыцари, все как один — на конях или хотя бы с конями. Справа — белоликие дамы, взирающие на рыцарей с чисто женской снисходительностью.

Рыцари были брутальны. Кони прекрасны. Дамы — как повезет. Что меня, пожалуй, удивило, так это наряды. Складывалось ощущение, что рисовали их под копирку, а после разукрашивали в разные цвета. Но быть того не может, чтобы мода оставалась неизменной на протяжении столь долгого времени!

Два десятка колонн поддерживали потолок комнаты, изрядно, к слову, закопченный. Меж колоннами стояли доспехи, одни другого мрачнее.

Оружие здесь тоже имелось. Ножи маленькие, ножи большие и очень большие, уже не ножи — мечи. С клинками прямыми, изогнутыми, даже извивающимися. Массивные дубины, перетянутые полосами железа, и перекрещенные, слившиеся в поцелуе топоры на длинных древках.