Поэтому придётся заниматься тем, что я так не люблю — выяснять отношения. Особенно, сложно с ним. У него всегда — железная аргументация и умение донести её. А иногда просто заткнуть мне рот поцелуем… Ах, как он целуется — чаще всего агрессивно, жёстко, подчиняя… И я теряюсь в этих поцелуях. Они выбивают все посторонние мысли из головы, остаётся только выгибаться, стонать ему в губы его же имя и умолять не останавливаться… Он настроил моё тело под себя. Научил загораться с одного прикосновения. Показал высшее удовольствие… Ведь падая с небес в его объятия, я всегда натыкалась на лучистый, полный восторга, взгляд…

Как можно так врать? Даже в постели? Когда обнажены не только тела, но и души? Или, может, душой обнажалась только я.

Выхожу на седьмом этаже.

Его кабинет в конце коридора. И я медлю, оттягивая роковой момент.

Мне нужно собраться с силами. Мне нужно выбраться из кокона очарования, в котором я пребываю до сих пор.

Смело посмотреть в глаза. Спросить главное.

Давай, Саломея. Ты сможешь!

Открываю дверь, вхожу походкой от бедра.

Секретарша дёргается, чтобы остановить меня, но я осаживаю её одним только взглядом.

— У меня дело жизненной важности, — чеканю и толкаю дверь в уже непосредственно в его кабинет.

Сдержанная лаконичная классика. Элегантная строгая мебель. По стать хозяину.

О, сколько раз я уже успела осквернить это святилище своими порочными криками. Когда большой босс Гена раскладывал меня на этом огромном массивном столе… Хочу повторения! Мечтаю просто! Вернее, раньше мечтала. А теперь... Хватит об этих глупостях. Домечталась!

— Мэй? — вскидывает брови Геннадий, отрывая взгляд от монитора.

И нежное интимное обращение больно царапает меня. Мне нравится, как это звучит в его исполнении — низким, бархатным, чуть хрипловатым голосом: Мэй… Мне всегда хватало, чтобы завестись. Вот и сейчас приходится прогнать непрошеное возбуждение. Как и желание коснуться этого предателя, провести рукой по щеке, тронуть волосы…

— Зачем ты здесь? — встаёт из-за стола, складывает руки на груди. Холодный строгий биг-босс. Такой он тоже заводит меня. — У меня ещё много дел.

— А я быстро, — криво ухмыляюсь и шагаю вперёд, стараясь игнорировать запах его туалетной воды смешанный с дорогим табаком — запах моего мужчины… — Занесла тебе кое-какие бумаги.

— Бумаги? — удивляется он. — Разве я что-то забыл?

— Ага, — хмыкаю я и ныряю рукой в тот самый жёлтый конверт, что судорожно сжимаю в руках, вытаскиваю на свет божий снимки и кладу веером перед ним — сначала фото, потом документы, — сообщить мне вот об этом…

Он бросает взгляд на разложенный перед ним фактаж и… бледнеет…

— Мэй… — прямо слышу, как на его языке крутятся стандартные отмазки: «Ты всё не так поняла!», «Я тебе всё объясню», «Она ничего не значит…» Никогда не думала, что мы дойдём до этого.

Давлю слёзы, заталкиваю в себя крик и произношу почти спокойно:

— За что, любимый?

Смотрю в его глаза, прежде такие родные и полные нежности, и всё ещё не могу поверить, что человек, которого так люблю, предал меня.

— О чём ты?

Противно, что он всё ещё играет: пальцы дрожат, взгляд растерянный, как будто и впрямь не понимает. Только снимки, разбросанные на столе, говорят сами за себя…

Не желаю слушать его оправданий. Не собираюсь прощать. Разворачиваюсь и ухожу.

Я умею быть сильной и не плакать. Научилась после смерти отца. Мы с папой были особенно близки, даже с матерью у меня никогда такого не было. Словно две половинки одной души. И когда он… ушёл, то будто часть меня отмерла. Навсегда. Как такое могло случиться с ним, с моим папочкой? Уже три года я задаю вселенной один и тот же вопрос. Как? Такой большой, сильный, упрямый… Буквально сгорел. И врачи в лучших клиниках мира только разводили руками. Правда, упёртость моего отца помогла ему продержаться до моей свадьбы…